Внешняя политика Российской империи в 18 веке
Внешняя политика Петра I
Петр I унаследовал из 17 века две сложнейшие проблемы: турецкую и шведскую. Разрешение и той, и другой означало выходк морю, в первом случае — к Черному, во втором — к Балтийскому.
Первые годы царствования Петра были посвящены всецело черноморской проблеме. Черное море было до тех пор внутренним морем Турции. Оттоманская Порта, по образному выражению одного русского дипломата, берегла его, «как чистую и непорочную девицу, к которой никто прикоснуться не смеет. Скорее султан допустит кого во внутренние свои покои, чем согласится на плавание чужих кораблей по водам черноморским; это может случиться разве тогда, когда Турецкая империя обратится вверх ногами».
К Петру от правления Софьи перешел антитурецкий «аллианс», и он в союзе с Австрией, Венецией и Речью Посполитой продолжал войну. Взятие Азова и постройка Таганрога обеспечили России господство на Азовском море. Однако пока Керченский пролив был в руках турок, это еще не давало ей доступа в Черное море. Между тем союзники России, удовлетворенные достигнутыми успехами, уже склонялись к заключению мира.
«Великое посольство» 1697–1698 гг., в котором Петр участвовал инкогнито, имело задачей добиться продолжения войны и привлечения новых союзников. До тех пор во внешней политике Петр все еще шел старыми путями, но когда он убедился в полной неудаче своей дипломатической миссии, Петр с необычайной быстротой перестроил все основания своей внешней политики. Ввиду невозможности при данной международной обстановке пробиться к Черному морю, вновь всплыл старый план «северного союза» против Швеции и завоевания если не всей Прибалтики, то по крайней мере Ингерманландии и Карелии.
Момент был благоприятен. При участии известного лифляндского авантюриста Паткуля, который мечтал оторвать Ливонию от Швеции, складывалась коалиция прибалтийских стран — Дании, Речи Посполитой и Бранденбурга (Пруссии) — против Швеции. К этой коалиции хотели привлечь Россию, приняв, однако, меры к тому, «чтобы этот могущественный союзник не выхватил из-под носа жаркое и не шел дальше Нарвы и Чудского озера».
3 августа 1698 г. в Раве Петр I заключил словесное соглашение с королем польским и курфюрстом саксонским Августом II об общих действиях против Швеции. Курфюрст бранденбургский Фридрих и Петр еще в 1697 г. при проезде посольства через Бранденбург уже договорились о том же. В Москве в 1699 г. был заключен тайный договор с Речью Посполитой, направленный против Швеции; одновременно, чтобы устранить подозрения шведов, Петр подтвердил Кардисский договор, отказавшись, впрочем, принести клятву на кресте. Так сложился тройственный союз России, Речи Посполитой и Дании; Бранденбург от непосредственного участия в войне воздержался. С этого момента Петр принимал все меры, чтобы ускорить окончание войны на юге и развязать себе руки на севере. Миссия дьяка Украинцева в Константинополе, поддержанная внушительной демонстрацией русского флота, увенчалась полным успехом: за Россией остались все её завоевания. На следующий день по получении известия о мире с Портой, 9 августа 1700 г., была объявлена война Швеции. К этому времени одна из союзниц, Дания, уже вышла из войны, вынужденная заключить сепаратный мир в Травендале. Занятие Карлом XII Польши и выход из войны другого союзника Петра, Августа II, который уступил польский престол ставленнику шведского короля Станиславу Лещинскому, заставили и Россию искать посредников для заключения мира, чтобы удержать завоевания, произведенные на побережье Финского залива. С этой целью Петр обращался к Голландским штатам и к Людовику XIV. Одновременно он искал новых союзников. В Англии А. А. Матвеев вел на эту тему разговоры с английскими министрами; они, однако, оказались «в тонкости и пронырствах субтильнее самих французов». Делались попытки убедить Данию возобновить военные действия. Таким образом, в этот решающий момент войны Петр развил активнейшую дипломатическую кампанию.
Блестящая Полтавская победа сразу перевернула всю политическую обстановку. Война, которую вела Россия со Швецией в союзе с давнишними противниками этой державы, сразу превратилась в войну общеевропейскую. Все хотели теперь получить свою долю в наследии разваливавшегося государства. Вместе с тем остро ставился вопрос и о сохранении при этом принципа европейского равновесия. В Польше был немедленно восстановлен Август II, Дания опять присоединилась к антишведской коалиции, а в 1714 г. в войну вступила и Пруссия (Бранденбург). С Ганновером был заключен договор, гарантировавший доброжелательный нейтралитет.
Наоборот, торговые державы — Англия и Голландия — были заинтересованы в том, чтобы не допускать в Прибалтике усиления России, которое грозило их торговле. Обе державы стремились путем дипломатических интриг расстроить расширение антишведской коалиции.
Франция, занятая войной за испанское наследство, не могла активно вмешаться в дела Северной Европы; тем не менее, пытаясь не допустить разгрома Швеции и усиления влияния России и Речи Посполитой, она побуждала к выступлению Турцию, которая и без того была встревожена победами русского оружия.
После неудачных попыток найти в Европе союзников против турок Петр прибег к тому средству, которое уже намечалось в 17 веке. Он повел агитацию среди христианского населения Турецкой империи и заключил договоры с христианскими вассалами султана — с молдавским и валашским господарями. Прутская кампания была неудачна для русских, но благодаря дипломатическому искусству вице-канцлера П. П. Шафирова и подкупам удалось добиться от турок сравнительно легких условий мира. Ценой возврата Азова и других приобретений 1700 г. Петр обеспечил себе тыл в дальнейшей борьбе со Швецией.
Северная война, перекинувшись на территорию Германии, принимала все более широкие размеры. Ввод русских войск в Померанию и проект десанта в Швецию через Данию встревожили Англию, которая, по выражению Маркса, «должна была явиться главной опорой или главной помехой планам Петра Великого». В выходивших в Англии политических памфлетах резко критиковалась политика правительства, которое не выполнило своих обязательств в отношении Карла XII. Английская дипломатия пустила в ход все средства. До сведения Петра было доведено, что Англия не допустит разгрома Швеции. Интригами Англии объясняется отсутствие единства в действиях союзников, среди которых из английских источников распространялись слухи о широких завоевательных планах Петра в Европе.
«Болтаемся туне, — жаловался Петр, — ибо, что молодые лошади в карете, так наши соединенные [союзники], а наипаче коренные, сволóчь хотят, да коренные не думают».
При натянутых отношениях с Англией Петру естественно было искать союза с враждебной ей Францией. Для этого в 1717 году он и ездил в Париж. Результатом этой поездки был Амстердамский договор между Россией, Францией и Пруссией. По этому соглашению участвовавшие в нем державы обязались охранять договоры, которые должны были прекратить Северную войну. Амстердамское соглашение показало, насколько возросло в Европе значение русской дипломатии. Вместе с тем оно подготовило почву для дальнейших переговоров. В 1718 году на Аландских островах открылся мирный конгресс русских и шведских уполномоченных. Однако вследствие смерти Карла XII он был прерван, и война продолжилась.
Англия еще более активно повела свою политику, стремясь приостановить успехи России на германской территории. В 1720 году под давлением английской дипломатии Дания вновь заключила сепаратный мир со Швецией, отказавшись от всех своих завоеваний. Примирилась со Швецией и Пруссия. Наконец, в Вене между Империей, Англией и Речью Посполитой, не без участия Франции, заключен был оборонительный союз, острием своим направленный против России. Со своей стороны русские дипломаты вели в 1718 голу переговоры с испанским правительством о наступательном союзе против Англии с целью свержения Ганноверской династии и восстановления Стюартов. Союз не состоялся, но Петр не прервал сношений со Стюартами, имея в виду использовать угрозу реставрации для давления на английское правительство. Тогда Англия открыто стала на сторону Швеции, заключила с ней союз и английский флот дважды — в 1720 и 1721 гг. — появлялся в Балтийском море якобы для охраны берегов Швеции от русских десантов. В действительности имелось в виду принудить Россию принять посредничество Англии. Петр на это не пошел. Дело ограничилось безрезультатной морской демонстрацией. Услуги посредничества предлагали не только английский король, но и регент Франции и венский двор. Было принято посредничество Франции. Ништадтский мир 1721 года закрепил за Россией Лифляндию, Эстляндию, Ингерманландию и часть Финляндии с Выборгом. «Сила и престиж Швеции», тяготевшие над Европой со времени Тридцатилетней войны, пали. Мир открывал для России возможность добрососедских отношений со Швецией, с которой в 1724 году русское правительство вступило даже в союзный договор.
Таким образом, полуторавековая борьба за Прибалтику кончилась в пользу России.
«Войну шведскую, — говорит Маркс, — с точки зрения как ее целей, так результатов и продолжительности, мы можем справедливо назвать основной войной Петра Великого». «Ни Азовское, ни Черное, ни Каспийское море не могли открыть Петру прямой выход в Европу».
Благодаря завоеванию Прибалтики «России было обеспечено превосходство над соседними северными государствами; благодаря ему же Россия была втянута в непосредственный и постоянный контакт с любым государством Европы. Наконец, им были заложены основы для установления материальных связей с морскими державами, которые, благодаря этому завоеванию, попали в зависимость от России в отношении материалов для кораблестроения». Вместе с тем Россия в результате своей победы над Швецией заняла одно из первых мест в «концерте» европейских держав.
«Мы, — говорит Петр, — от тьмы к свету вышли, и которых не знали в свете, ныне почитают».
На востоке Петр проявлял большой интерес к Средней Азии, через которую шел транзитный путь в Индию. Несчастная экспедиция А. Бековича-Черкасского должна была «хивинского хана склонить к верности и подданству, привести и бухарского хана, хотя не в подданство, то в дружбу».
Едва освободившись от Северной войны, Петр уже в декабре 1721 г. перешел к выполнению новой задачи — войне с Персией. Тут, как и в Турции, он опирался на поддержку христианских подданных шаха. Карталинский (грузинский) царь Вахтанг перешел на сторону России; одновременно и армянский католикос обратился к Петру от имени армянского народа за помощью против персов. Блестящие успехи русских войск привели к завоеванию Дербенда и Баку с прилегающими землями провинций Гиляна, Мазандерана и Астрабада. Укрепление России в прикаспийских странах вызвало осложнение и в отношениях с Турцией, которую возбуждали против России Англия, Франция и Венеция. Турецкие войска были двинуты в Закавказье, и Карталинское царство вынуждено было признать верховенство султана. Тем не менее разграничение, произведенное в 1724 г. между Россией, Персией и Турцией, закрепило за Россией большую часть ее завоеваний.
Таковы были в основном итоги внешней политики Петра I.
«Этот действительно великий человек, — говорит Энгельс, — …первый вполне оценил изумительно благоприятную для России ситуацию в Европе. Он ясно увидел, наметил и начал осуществлять основные линии русской политики как по отношению к Швеции, Турции, Персии, Польше… так и по отношению к Германии».
Провозглашение Петра I императором 22 октября 1721 г. было внешним выражением достигнутых в его царствование международных успехов России. Акт этот не сразу был признан европейской дипломатией. При жизни Петра только Голландия и Швеция официально признали этот титул.
Дипломатия Петра I
Петр крепко держал в своих руках все нити русской дипломатии. Он лично участвовал во всех переговорах, выполняя функции и посла, и министра иностранных дел. Он дважды ездил за границу с дипломатическими целями и лично заключал такие важные договоры, как соглашение в Раве (1698 г.) и договор в Амстердаме (1717 г.). У себя на родине царь непосредственно сносился с иностранными послами и беседовал с ними запросто в домашней обстановке, — это был самый верный, а иногда и единственный способ довести то или иное дело до конца.
Определенных аудиенций не было, царя надо было «отыскивать на пирах и там исполнять свои поручения». «Я воспользовался нынешним обедом, — рассказывает Юль, — за которым сидел с ним рядом, чтобы согласно приказанию моего государя и короля переговорить с ним о разных вещах; во время этой беседы царь весьма благосклонно и охотно слушал меня и отвечал на все, что я ему говорил». При содействии царских денщиков можно было видеть царя и дома, где тот же Юль раз застал его «неодетым, в кожаном, как у ремесленников, фартуке, сидящим за токарным станком». Петр терпеть не мог никаких официальностей. Не без юмора повествует Юль о тайной аудиенции, которую он испросил у царя через канцлера. Аудиенция была назначена на адмиралтейской верфи. Посланник поспешил в назначенное место в расчете, что царь примет его в каком-нибудь доме и выслушает. Когда Петр подъезжал в шлюпке к берегу, Юль спустился к нему навстречу. Царь тут же начал очень громко говорить с ним о государственных делах, так что все окружающие могли слышать. Юль стал просить выслушать его наедине, но Петр приказал сказать прямо, в чем его поручение, а когда посланник заговорил шопотом, то он отвечал нарочито громко. «Тем и окончилась эта испрошенная мною частная аудиенция, от которой царь таким образом отделался, чтобы не слышать того, чего слушать не хотел».
У Петра были свои принципы международной политики. Основным его правилом была политическая добросовестность и верность обязательствам.
«Лучше можно видеть, — писал он, — что мы от союзников оставлены будем, нежели мы их оставим, ибо гонор пароля [честь данного слова] дражае всего есть».
Сила внешней политики Петра заключалась в том, что он не разбрасывался на несколько проблем, а сосредоточивался на одной; этой одной проблеме он и подчинял все усилия своей дипломатии, отказываясь от выполнения других, раз они не стояли на первой очереди. Так, польский вопрос для Петра существовал только в рамках Северной войны. Единственный раз Петру пришлось против воли уклониться от этого основного принципа его внешней политики, — это было в 1711 году, во время навязанной ему войны с Турцией. Этим отличается внешняя политика Петра I от колеблющейся и противоречивой политики его предшественников. Такой твердости в проведении определенной линии не было и в политике его ближайших преемников.
Внешняя политика России в период 1726–1755 гг.
Из трёх основных задач, которые стояли перед Россией в 17 веке, одна, шведская, была полностью разрешена при Петре I. Оставались две другие — польская и турецкая. Они и являлись стержневыми вопросами русской внешней политики в течение всего 18 века. Наряду с этим вопрос «европейского баланса» (равновесия) и стремление играть решающую роль в общеевропейских делах и поддерживать международный престиж, приобретенный Россией при Петре I, определяли ряд других дипломатических мероприятий.
В конце царствования Петра I Западная Европа разделилась на две противостоявшие друг другу группы держав: Франция, Англия и Пруссия осенью 1725 г. заключили договор, направленный против Австрии и Испании. Господство России над Прибалтикой продолжало беспокоить Англию, и это создавало натянутые отношения между обоими государствами, вызвавшие даже появление английской эскадры в Балтийском море в мае 1726 г. При таких условиях Россия неизбежно должна была примкнуть к Австрии, которая являлась к тому же естественной ее союзницей против Турции. Оборонительный союз с Австрией был заключен в августе 1726 г. Задачей Франции с этого момента было создать вокруг России окружение из враждебных ей государств — Швеции, Польши и Турции. Обе группировки столкнулись между собой в Польше по вопросу о преемнике Августа II. Здесь Австрии с Россией противостояли Франция и союзная с ней Швеция. Август III, сын умершего короля, утвердился на польском престоле при поддержке русских войск. Во время конфликта из-за избрания польского короля французская дипломатия производила энергичный нажим на Турцию в целях вызвать выступление её против России. Со своей стороны правительство Анны Ивановны ценой возвращения Персии областей, завоеванных Петром I, добилось заключения с могущественным шахом Надиром «вечного мира», направленного против Порты. В 1735 году началась тяжелая война в союзе с Австрией против Турции и Крыма. Она закончилась бесплодным для России Белградским миром, заключенным при посредничестве Франции в 1739 году.
Театром другого столкновения с англо-французским тандемом была Прибалтика, где под влиянием французской дипломатии в 1741 году против России выступила Швеция. Война закончилась Абоским миром, который закрепил и частично расширил условия Ништадтского мира.
В середине 40-х годов 18 века Россия была втянута в войну между Австрией и Англией, с одной стороны, и Францией и Пруссией — с другой. В этой войне русская дипломатия, впрочем, не проявляла достаточной четкости и определенности. Решительному выступлению предшествовал длительный период колебаний, вызванных столкновением иностранных и местных влияний при петербургском дворе. Последовательную антипрусскую политику вел умный и тонкий канцлер А. П. Бестужев-Рюмин, который стоял за союз с Австрией. В 1746 году был возобновлен оборонительный союз с Австрией. В 1747 году Англия связала Россию «субсидной конвенцией», в силу которой русское правительство обязалось за соответствующую денежную субсидию выставить военный корпус для защиты ганноверских владений английского королевского дома. В 1750 году Англия даже присоединилась к австро-русскому союзу, а в 1755 году ею заключена была на более широких началах новая «субсидная конвенция» с Россией.
Россия в Семилетней войне
В 1756 году политическая конъюнктура в Западной Европе неожиданно и резко изменилась. Начавшаяся война между Англией и Францией побудила английское правительство заключить соглашение с Пруссией, чтобы гарантировать нейтралитет Германии в этой войне (Уайтхоллский договор). Ввиду того что Россия была связана «субсидной конвенцией», можно было рассчитывать, что и она будет вынуждена примкнуть к этому соглашению. Уайтхоллский договор 1756 года выявил новую перегруппировку политических сил в Европе. Франция пошла на сближение и союз с Австрией. В Петербурге проявлялись колебания и боролись английское и французское влияния. Наконец, русское правительство заняло совершенно определенную позицию и ввиду опасности, которую представляло для России чрезмерное усиление Пруссии, примкнуло к австро-французскому союзу,
«чтобы, ослабя короля прусского, сделать его для здешней стороны нестрашным и незаботным».
Намечался раздел Пруссии, в результате которого должны были получить разрешение насущные вопросы внешней политики России — турецкий и польский. В конце концов Россия официально присоединилась к австро-французскому оборонительному союзу. С Англией дипломатические отношения не были порваны, так как обе стороны дорожили выгодами, которые давала им взаимная торговля. Это открывало широкий простор для интриг Англии в Петербурге. Успехи русского оружия в Пруссии приближали Фридриха II к «краю гибели». Он готов был уже отречься от престола, когда смерть Елизаветы в 1762 году освободила его от самого опасного из врагов.
Петр III, большой поклонник Фридриха II, резко повернул направление русской внешней политики, не только заключив мир с Пруссией, но и поспешив вступить с ней в союз.
Русская внешняя политика в период 1726 — 1762 гг. Борьба с западноевропейской дипломатией
Недостаток устойчивости во внешней политике России открывал перед иностранными державами возможность вести чрезвычайно бесцеремонные интриги в Петербурге и открыто вмешиваться во внутренние дела Российской империи. Как известно, Елизавета Петровна в 1741 году была посажена на престол гвардией, при деятельном содействии французского посла Шетарди, который надеялся добиться этим путем сближения России с Францией. Шетарди финансировал переворот и первое время пользовался большим влиянием при дворе. Однако он встретил серьезного и умного противника в лице канцлера А. П. Бестужева. Во время отсутствия Шетарди в России австрийский посол маркиз Ботта-Адорни, воодушевленный успехом своего французского коллеги, повел разговоры среди оппозиционно настроенной части русской знати о возможности восстановления на престоле свергнутого Ивана Антоновича. Чтобы устранить Бестужева, его враги попытались замешать его в этот заговор. Это не удалось. В 1744 году Шетарди вернулся в Петербург с миссией вовлечь Россию в войну на стороне Франции и Пруссии; он открыто заявлял, что намерен свалить канцлера. В союзе с Шетарди была преданная Фридриху II принцесса Ангальт-Цербстская, мать невесты великого князя Петра Федоровича, будущей Екатерины II. Бестужев поступил со свойственной ему решительностью: перехваченная переписка Шетарди помогла ему скомпрометировать французского посла, который и был выслан из России. Позже, в 1756 году, английский посол Чарльз Вильяме разрабатывал с великой княгиней Екатериной Алексеевной план захвата ею власти после смерти Елизаветы Петровны. Эта смелая игра иностранных дипломатов в Петербурге объясняется той легкостью, с какой, при поддержке кучки гвардейцев, в России в 18 веке происходили перевороты.
Русское правительство в этом отношении было менее предприимчиво. Оно позволяло себе вести крупную интригу только в Швеции, где постоянная борьба аристократии с королевской властью открывала такую возможность. Тратились значительные средства для создания среди шведской знати русской партии в противовес другой группировке, которую такими же средствами поддерживало французское правительство. На этом поприще английская дипломатия действовала в 40-х годах рука об руку с дипломатией русской, принимая значительную часть расходов на счет своего казначейства. В 1740 году, например, русский и английский посланники договорились дать на соответствующие цели по 50 тысяч ефимков. В 1746 году, для подкупа депутатов сейма, было ассигновано в Петербурге 20 тысяч рублей; «патриоты», для которых они предназначались, требовали 100 тысяч рублей на содержание столов для «благонамеренных депутатов», но рекомендовали, «чтобы с деньгами поступали осторожно, выдавали не всякому, кто выставит свою благонамеренность на продажу, — давали бы только тем, кто будет рекомендован главами патриотической партии». Шведское правительство официально жаловалось в Петербурге на вмешательство русского посла барона Корфа во внутренние дела Швеции и требовало его отозвания. Из Петербурга отвечали жалобами на действия антирусской партии. В следующем году новый русский посланник Н. И. Панин развернул в письме к русскому канцлеру целую программу действий на случай смерти хворавшего шведского короля. По его словам, перед Россией стоят три задачи: не допускать установления в Швеции самодержавия, низвергнуть настоящее министерство и поставить на места министров добрых «патриотов». Панин предлагал «склонить» на сторону России какого-нибудь влиятельного члена французской партии, но настаивал вместе с тем и на применении вооруженного вмешательства: «раздача же денег никакой пользы не принесет».
Та же система подкупов в сочетании с вооруженным вмешательством практиковалась и в Речи Посполитой, и в Курляндии. В этой непрерывавшейся борьбе за влияние в чужих государствах во всей Европе середины 18 века широко применялся подкуп не только частных лиц, но и министров. Так, в 1737 году из Петербурга были посланы богатые подарки гофмейстеру шведского короля Горну; он долго отговаривался, но все-таки принял подарки с большой предосторожностью: чек получил на банк, якобы в уплату за товары, и выдал расписку, а на следующий день русский посланник отвез ему эту расписку обратно.
Очень много денег тратили иностранные правительства на подкупы русских министров и сановников. В 1725 году французскому послу Кампредону было разрешено его правительством истратить до 60 тысяч червонцев на «гратификации публичные и секретные» всем лицам, которые были полезны для заключения союза между Францией и Россией, начиная с всесильного Меншикова, канцлера Головкина, Остермана и др. и кончая приближенными к Екатерине I дамами. Принято было выплачивать регулярно ежегодные пенсии руководителям внешней политики России, и самые выдающиеся государственные деятели той эпохи не гнушались принимать такое вознаграждение сразу от нескольких иностранных дворов. Не без юмора описывает подобный эпизод английский посол Вильяме. «Уже с некоторого времени, — писал он в августе 1756 года, — канцлер [Бестужев] просил меня доставить ему крупную пенсию от короля, говоря, что ему здесь дают ежегодно лишь 7 000 руб., а на такое жалованье он не может жить по своему положению; что ему известны интересы его отечества, связанные с интересами Англии, и что потому тот, кто служит хорошо России, служит и Англии; таким образом, он может служить королю, не действуя против своей совести и не нанося вреда своему отечеству… Но он страшно удивился, когда я в понедельник сказал ему: «король жалует вам пожизненную пенсию в 12000 руб. в год». Он был этим озадачен, он в самом деле не поверил мне. Он меня не благодарил и, при моем уходе, не обратил никакого внимания на свою пенсию». Только после того, как банкир Вольф заверил его в правильности сообщения, канцлер поспешил выразить Вильямсу свою благодарность. «Скажите ему, — велел он передать, — что мы заживем вместе наилучшим образом, что я сделаю все возможное для него».
Однако, получая деньги от всех иностранных дворов, руководители внешней политики России вели свою собственную линию, отнюдь не жертвуя интересами своей страны ради чужих интересов.
Все правительства стремились иметь в чужих государствах своих агентов, через которых получались необходимые им сведения. Русская разведка была поставлена неплохо. Достаточно сказать, что при Анне Ивановне, русский посланник в Турции Неплюев имел агента в свите французского посла и через него получал известия о всех шагах своего соперника. В Швеции в 1747 году пришлось даже изменить систему канцелярской переписки, потому что русский посланник барон Корф имел возможность узнавать обо всех тайных государственных делах. В 1726 году выяснилось, что прусский советник Фербер сообщал в Петербург об интимных разговорах своего государя; Фербер был казнен.
Более дерзко, чем Россия, использовали тайную агентуру тогдашние ее враги — Англия и Пруссия. В этом смысле они сумели использовать даже будущую императрицу, великую княгиню Екатерину Алексеевну, урожденную немецкую принцессу. Ещё мать её была агентом Фридриха II, пока не была выслана из России по распоряжению императрицы Елизаветы. Английский посол Вильяме сумел найти доступ и к Екатерине как через своего секретаря Станислава Понятовского (будущего польского короля), так и путем крупных займов, предоставляемых ей из средств английского короля. Наконец, одной из характерных черт этого периода является усиление секретной дипломатии, действовавшей помимо официальных представителей и органов, призванных руководить внешней политикой. Так, императрица Елизавета Петровна и французский король Людовик XV находились между собой в тайной переписке без ведома своих министров.
Хитросплетëнная паутина дипломатических интриг и путей воздействия на политику соседних стран ярко отражает сложность международной обстановки в Европе накануне Французской буржуазной революции 1789 года, в период окончательного образования национальных государств. К чести русской дипломатии той эпохи следует отнести ее умение не только закрепить успехи, достигнутые при Петре I, но и играть решающую роль в делах Западной Европы. Более консервативная по сравнению с Западной Европой Россия 18 века менее своих соседей испытывала противоречия между строем феодальным и буржуазным, которые раздирали страны, стоявшие на более высокой ступени экономического развития. Поэтому её правительство и могло проводить, несмотря на смену лиц на престоле, более решительную политику.
Международным успехам России способствовало и наличие в составе правительства выдающихся дипломатов. Таков был знаменитый Андрей Иванович Остерман, начавший свою карьеру при Петре I в качестве одного из участников мирных переговоров со Швецией; его настойчивости и ловкости Россия была обязана блестящим Ништадтским миром. Опыт и природные дарования выработали в нем совершенно исключительные дипломатические качества.
«Часто, — пишет о нем Манштейн, — иностранные министры в течение двух часов проговорят с ним и по выходе из его кабинета знают не больше того, сколько знали, входя туда. Что он ни писал, что ни говорил, могло пониматься двояко. Тонкий, притворный, он умел владеть своими страстями и в случае нужды даже разнежиться до слез. Он никогда не смотрел никому в глаза из страха, чтобы глаза не изменили ему, он умел держать их неподвижно».
Про Остермана говорили, что у него проявлялась подагра в руке всякий раз, когда надо было подписать опасную бумагу.
Человеком другого типа был А. П. Бестужев-Рюмин, честолюбивый, хитрый, владевший всеми тайнами дипломатических успехов, но далеко не умевший так скрывать свои чувства, как Остерман. Бестужев был создателем определенной политической системы, которую он и проводил последовательно в жизнь; в основу её он полагал союз России с Австрией для противодействия возраставшему могуществу Пруссии и для наступления на Турцию.
☝
2024
