Китай в современном мире
Кварталы небоскрёбов, густая сеть автобанов и сверхскоростных железных дорог, современнейшие аэропорты, грандиозные проекты освоения космического пространства, строительства авианосцев и создания гиперзвуковых боевых систем, трансевразийские логистические маршруты «Экономического ПОЯСА «Шёлкового пути« и трансокеанские логистические маршруты «Морского «Шёлкового ПУТИ» 21-го века» (А.Ш.: В Китае сокращают два этих развёрнутых определения до ёмкого понятия «ПОЯС и ПУТЬ»), масштабные инвестиции прежде всего в страны Азии, Африки и Латинской Америки, да и в европейские страны тоже, и даже в экономику Америки, торгово-экономическая конкуренция на равных с США…
Всё это и многое другое в сочетании с поголовной ориентацией на материальное благополучие, с нередко легкомысленным отношением к традициям и даже с проявляющимися то тут, то там либеральными «завихрениями» создаёт в глазах всевозможных иностранцев, в том числе в глазах «носатых», «волосатых», то есть нас с вами, представление о Китае и о китайцах как о самой многообещающей, но всё-таки одной из современных цивилизаций, со всеми присущими ей глобальными «одинаковостями». (А.Ш.:«Носатыми» 大鼻子, а также «волосатыми», «лохматыми», «мохнатыми», «звероподобными» 老毛子во второй половине 19-го века называли «русских агрессоров» китайцы Северо-Востока страны. И до сих пор между собой китайцы запросто кличут русских этими самыми «волосатыми-мохнатыми». Слегка смущаясь, когда русские обнаруживают знание сего предмета). Укрепить веру иностранцев в нацеленную на «общий успех» глобальную миссию современного Китая призваны его официальные заверения в стремлении к «единой судьбе человечества» в условиях «мира, словно одна деревня», когда «вы среди нас, а мы среди вас».
Однако даже в разбитном, с головы до ног в гаджетах, мультикультурном, нарочито игнорирующем традиции и даже временами фрондирующем молодом ханьце где-то очень глубоко, там, где гипофиз гипоталамус и прочая серая желеобразная требуха, уселся четыре с лишним тысячелетия назад на паре сотен км. лёссовой грязи вдоль южного берега Хуанхэ на территории нынешней провинции Хэнань «человечек», со всех сторон окружённый неприступными горами и полчищами диких иноплеменников, желающий, но не имеющий возможности естественным образом расширять ареал обитания, и оттого с одной стороны гордо мнящий свою «эксклюзивную лужу» Центром Вселенной, а с другой стороны испытывающий непроходящий страх перед враждебным миром.
Чтобы не исчезнуть в истории под натиском бесчисленных и сильных «варваров», Срединное Государство столетие за столетием вырабатывало своеобразные принципы дипломатии, на которые до сих пор, возможно, порой неосознанно, повинуясь подкорковому «зову предков», опирается внешняя политика Китайского государства.
Сама история китайской дипломатии периодизируется в Китае тремя «эпохами»: эпохой «варварской дипломатии», «когда Китай не относился к иностранцам как к равным», открытой «опиумными войнами» первой половины-середины 19-го века эпохой «заморской дипломатии», когда «иностранцы не относились к Китаю как к равному», и начавшейся после Синьхайской революции 1911-1912 годов эпохой «государственной дипломатии» — китайского варианта международных отношений 20-го века.
«Выстраданных многотысячелетней историей» принципов китайской дипломатии китайские эксперты перечисляют пять:
— «не бросать военный вызов ведущим мировым державам»;
— «чтобы защититься от тех, кто близко, надо договариваться с теми, кто далеко», в древности правило это звучало более откровенно, — «чтобы напасть на тех, кто близко, надо договариваться с теми, кто далеко»;
— «избегать нестандартных отношений (в древности квази-кровного, квази-семейного характера) с другими государствами»;
— «не противостоять одновременно многим государствам»;
— «интересы государства превыше любых других (прежде всего индивидуальных, частных) интересов».
Пока эти внешнеполитические принципы всё ещё актуальны для Китая. Однако быстро меняющаяся не в лучшую сторону международная обстановка вынуждает и это государство, предпочитающее оставаться в политической «тени» и 44 года не участвовавшее в масштабных вооружённых конфликтах, думать об ускорении темпов развития своего оборонного потенциала, в связи с чем в докладе 20-му съезду КПК в октябре 2022 года была поставлена задача:
«Достижение целей борьбы к столетию вооружённых сил, ускоренное превращение Народной армии в армию мирового уровня есть стратегическое условие всестороннего построения социалистического модернизированного государства». (А.Ш.: Столетие «Народной армии» — НОАК 1 августа 2027 года).
Кстати, для тех, чьё сознание — продукт ханьской цивилизации, ханьской духовной культуры, а следовательно отличается высокой степенью конкретики, мировая политика и происходящие в ней события очень часто есть ни что иное, как воспроизведение, повторение в современных условиях вполне конкретных исторических, более того, древнеисторических эпизодов, связанных с политической жизнью Китая. Поэтому в рассуждениях китайских экспертов можно встретить, например, соотнесение современной геополитической модели «стратегического треугольника США-Китай-Россия» с древнекитайской политической моделью «троецарствия» — царств Вэй, Шу и У, возникших соответственно в 220, 221 и 222 г.г. н.э. на обломках единого китайского государства Восточная Хань и просуществовавших в непрестанной взаимной борьбе и ситуативных союзах соответственно до 265, 263 и 280 г.г. н.э..
Благодаря высоким официальным оценкам современных российско-китайских отношений в массовом российском сознании присутствует ощущение эксклюзивности отношений России с Китаем, убеждённость в том, что и в китайском обществе так же массово воспринимают отношения Китая с Россией как особо доверительные и особо тесные.
Тем любопытнее наблюдать популярные в китайскоязычной Сети видеоролики на тему «Кто лучшие друзья Китая?», рассчитанные на среднестатистического, а следовательно на массового жителя КНР с населением 1,4 млрд. человек.
К примеру, в «навскидку» найденных незадолго до СВО трёх таких видеороликах о четвёрке-пятёрке лучших друзей Китая в Европе и в Азии Россия на первом месте только в одном видеоматериале, ещё в одном — на четвёртом месте после Белоруссии, Украины и Пакистана. Украина же неизменно в «лучших друзьях Китая» во всех этих трёх пропагандистких продуктах: на втором месте после России в одном видеоролике; в другом, где Россия четвёртая, — также на втором месте после Белоруссии; и ещё в одном видеоролике — на четвёртом месте после Пакистана, Сербии и Камбоджи. Четвёртый видеоролик о «лучших друзьях Китая в Азии» представляет «четвёрку» в составе Камбоджи, Лаоса, Ирана, Пакистана.
В контексте представления «лучших друзей Китая» в вышеназванных видеоматериалах было любопытно тогда же, перед СВО, встретить материал китайского эксперта с перечислением «самых верных братьев» Китая, дословно «самых железных братьев», в «пятёрке» которых Пакистан, Сербия, Камбоджа, Иран и Украина.
Что касается «врагов Китая», то в современной официальной китайской риторике не принято говорить о таковых,
официально для Китая нет «недружественных стран», официально Китай стремится к сотрудничеству со всеми без исключения государствами, хотя не секрет его серьёзные пограничные разногласия с Индией, а также споры с Вьетнамом, Филиппинами, Брунеем, Малайзией по поводу архипелагов в Южно-Китайском море и с Японией по поводу островов в Восточно-Китайском море. Кроме того, общим местом в китайской экспертной историографии является тезис о «трёх миллионах кв.км. китайской территории, аннексированных Царской Россией путём навязанных Китаю неравноправных договоров».
Исторически возникший и сложившийся предметно-конкретный характер ханьского мышления объясняет стремление китайцев к глубокой систематизации и структуризации многих общественно-политических явлений, в том числе внешнеполитических.
С 1996 года Китай характеризует (по возрастанию статусности) свои официальные дипломатические отношения с другими государствами следующим образом: «чисто дипломатические отношения»;
«отношения добрососедства и дружбы»; «отношения партнёрства»; «отношения традиционной дружбы и сотрудничества»; «отношения кровного союза».
«Отношения партнёрства» — не такая статусная характеристика официальных дипотношений КНР с другими странами, как более не существующие у неё ни с кем «отношения кровного союза» (когда-то единственным «кровным союзником» в Китае называли КНДР) или как единичные «отношения традиционной дружбы и сотрудничества» с некоторыми соседями и близлежащими странами, такими как КНДР, Монголия, Вьетнам, Лаос, Камбоджа. Тем не менее «отношения партнёрства» — наиболее распространённая характеристика официальных дипломатических отношений КНР с другими странами. Китай фиксирует в совместных заявлениях «партнёрские отношения» со 106 из 180 государств мира, с которыми он имеет официальные дипломатические отношения, а также с семью ассоциациями государств. Из 180 государств, с которыми КНР имеет официальные дипотношения, только два государства — острова Кука и Ниуэ — не входят в структуру ООН.
С 16 государствами Китай не имеет официальных дипотношений, это: Ватикан, Бутан (единственное государство в Азии и единственный сосед Китая, не имеющий с ним официальных дипотношений), Эсватини (бывший Свазиленд), Тувалу, Маршалловы острова, Палау, Науру, Гватемала, Белиз, Гондурас, Никарагуа, Гаити, Сент-Китс и Невис, Сент Люсия, Сент-Винсент и Гренадины, Парагвай.
Духовные ценности ханьской нации основываются на пяти фундаментальных понятиях: «гуманность»; «долг»; «церемонность, вежливость, умение вести себя в обществе»; «мудрость»; «верность, доверие».
Понятие «партнёрство» в современном китайском сознании прочно соотносится с одной из этих главнейших духовных ценностей хань — с понятием «доверие». Причём, «доверие», которого китайская сторона неизменно ожидает в отношениях с «партнёром», обязательно предполагает способность «партнёра» «с пониманием» относиться к проблемам Китая, готовность «партнёра» идти на «уступки» Китаю, на компромиссы с ним.
Вот почему уровень структурированных в китайском понимании «отношений партнёрства» по сути дела зависит прежде всего от степени «полезности» того или иного визави для Китая, от степени готовности визави идти навстречу китайским интересам, хотя формально говорится о градации «уровней партнёрства» в зависимости от степени «близости» КНР с той или иной страной.
Как бы там ни было, «уровней партнёрства» КНР с другими государствами и ассоциациями государств в Китае «дружно» называют одиннадцать (по убыванию степени «полезности» и выгоды для Китая или, как говорится формально, по убыванию степени «близости» визави к Китаю). Мнения китайских экспертов пестрят разнообразием комбинаций этих одиннадцати «уровней партнёрства» и вариативностью групп государств и ассоциаций государств на некоторых «уровнях партнёрства», поэтому в настоящей статье представлена наиболее полная и наиболее логичная структура одиннадцати «уровней партнёрства» Китая, в основном выстроенная по «первоисточникам» — по текстам совместных заявлений КНР с её «партнёрами»:
Наивысший, так называемый «уровень 5+» это «отношения всеобъемлющего стратегического взаимодействия и партнёрства в новую эпоху», которые в такой формулировке впервые были зафиксированы в Совместном заявлении КНР и РФ от 5 июня 2019 года и которыми Китай характеризует свои официальные дипотношения с единственным государством — Россией. Ключевое понятие в этой характеристике — «взаимодействие», оно подчёркивает тесную координацию усилий сторон в сфере «большой политики» и в военной сфере, в том числе координацию позиций сторон при голосовании в Совете безопасности ООН.
Именно Россию Китай в принципе видит главным международным гарантом своей военно-политической безопасности, что в частности подтверждается состоявшимися в конце 2022 года очередными полётами стратегической авиации ВКС РФ и ВВС НОАК в рамках совместного патрулирования над акваторией Восточно-Китайского и Японского морей и совместными военно-морскими учениями двух стран в этом регионе.
Кроме того, после начала СВО Китай в отдельных случаях продолжает координировать свои действия с Россией и в сфере «большой политики», последними примерами является голосование КНР 15 ноября 2022 года против резолюции ГА ООН с требованием «возмещения Россией ущерба Украине», а также солидарное неучастие делегаций РФ и КНР на Давосском экономическом форуме в январе 2023 года.
Показателен также отказ Китая присоединиться к антироссийским экономическим санкциям. С другой стороны выяснилось, что в условиях СВО «всестороннее стратегическое взаимодействие и партнёрство в новую эпоху» с Россией является достаточно тяжёлой ношей для Китая, который, к примеру, вопреки духу китайско-российского «взаимодействия» не выступил против антироссийской резолюции ГА ООН ES-11/1 от 02 марта 2022 года с «осуждением вторжения России на Украину», а воздержался.
— Так называемый «уровень 5» это «отношения всепогодного стратегического сотрудничества и партнёрства», которыми Китай характеризует свои официальные дипотношения с единственным государством — Пакистаном.
Отношения с Пакистаном в Китае ещё называют «отношениями самых верных братьев», дословно «отношениями железных братьев». Понятие «всепогодные» в этой характеристике означает, что дружеские отношения КНР с Пакистаном не зависят от изменений международной обстановки.
Понимать это следует так, что относительно короткий сухопутный «коридор» поставок импортных углеводородов из пакистанского океанского порта Гвадар на территорию Китая вне зависимости от изменений международной обстановки является гарантией энергетической безопасности КНР в условиях, когда существующий основной логистический маршрут китайского «Морского «Шёлкового ПУТИ» 21-го века», проходящий через Малаккский пролив, гипотетически может быть перерезан ВМС Индии.
В комментариях китайских экспертов нет единого мнения по поводу «уровня партнёрства» китайско-российских и китайско-пакистанских отношений, поэтому нередко можно встретить утверждения о том, что «отношения всепогодного стратегического сотрудничества и партнёрства» «железных братьев» Китая и Пакистана выше, чем «отношения всеобъемлющего стратегического взаимодействия и партнёрства в новую эпоху» Китая и России.
— Так называемый «уровень 4+» это «отношения всеобъемлющего стратегического сотрудничества и партнёрства», которыми Китай характеризует официальные дипотношения с соседями и близлежащими странами в своём «подбрюшье» в Юго-Восточной Азии (ЮВА): Вьетнамом (А.Ш.: Нормализация китайско-вьетнамских отношений состоялась в 1991 году, то есть после полного вывода вьетнамских войск из Кампучии в конце 1989 года — в начале 1990 года, что в свою очередь произошло в контексте устранения поздним СССР мешавших Китаю «трёх больших препятствий» и нормализации китайско-советских отношений в мае 1989 года), Лаосом, Камбоджей, Мьянмой, Таиландом, — а также с рядом африканских государств, жизненно важных для Китая с точки зрения добычи на их территории стратегических полезных ископаемых и с точки зрения использования их территории и акватории для продолжения логистических маршрутов китайского «ПОЯСА и ПУТИ»: Республикой Конго (столица Браззавиль), Гвинеей, Сенегалом, Сьерра-Леоне, Мозамбиком, Кенией, Эфиопией, Намибией, Зимбабве.
3 ноября 2022 года КНР и Танзания приняли «Совместное заявление об установлении отношений всеобъемлющего стратегического сотрудничества и партнёрства». Таким образом Танзания пополнила список африканских государств, официальные дипотношения с которыми Китай определяет этой высокой с его точки зрения характеристикой. Добавление в характеристику официальных дипотношений Китая с Танзанией слова «стратегические» в китайском понимании отражает повышение степени «полезности» этой африканской страны для китайских интересов сразу на целых пять позиций: с так называемого «уровня 2» — «отношения всеобъемлющего сотрудничества и партнёрства» до так называемого уровня «4+» — «отношения всеобъемлющего стратегического сотрудничества и партнёрства».
— Так называемый «уровень 4» это «отношения всеобъемлющего стратегического партнёрства», которыми Китай в принципе характеризует свои официальные дипотношения с ЕС, с Великобританией, Италией, Испанией, Португалией, Грецией, Данией, Францией, Германией (китайско-германские официальные дипотношения характеризуются Китаем как «отношения всенаправленного стратегического партнёрства), Польшей, Венгрией, с Сербией, Белоруссией, с Австралией, Новой Зеландией, Папуа-Новой Гвинеей, Вануату, Фиджи, Самоа, островами Кука (не входит в структуру ООН), Ниуэ (не входит в структуру ООН), Форумом тихоокеанских островов, с Казахстаном, Узбекистаном, Кыргызстаном, Таджикистаном, Монголией, Ираном, Саудовской Аравией, ОАЭ, Лигой арабских государств, Малайзией, Индонезией, АСЕАН, с Мексикой, Перу, Венесуэлой, Аргентиной, Бразилией, Эквадором, Чили, с Египтом, Алжиром, ЮАР. Самая массовая группа «партнёров» Китая.
15 сентября 2022 года КНР и Белоруссия приняли «Совместное заявление об установлении отношений всепогодного всеобъемлющего стратегического партнёрства». Усилив характеристику своих официальных дипотношений с Белоруссией понятием «всепогодные», официальный Пекин продемонстрировал, что в условиях вооружённого конфликта на Украине значение Белоруссии как «принимающего государства» на маршрутах «Экономического ПОЯСА «Шёлкового пути» из КНР в Европу является для Китая неизменно ключевым.
Как об очень важном событии сообщают китайские СМИ о подписании 8 декабря 2022 года «Соглашения об отношениях всеобъемлющего стратегического партнёрства между Китайской Народной республикой и Королевством Саудовская Аравия».
Перевод «отношений всеобъемлющего стратегического партнёрства» с Саудовской Аравией из декларативного статуса Совместного заявления в статус обязательного к исполнению двустороннего Соглашения свидетельствует о высокой заинтересованности Китая в саудитах как гарантах поставок энергоносителей по приемлемым для Китая ценам и в нужных Китаю объёмах.
— Так называемый «уровень 3+» это «отношения стратегического сотрудничества и партнёрства», которыми Китай характеризует свои официальные дипотношения с важными для него азиатскими странами: Южной Кореей, Афганистаном, Непалом, Шри Ланкой, Бангладеш, Брунеем, – а также с южноамериканским государством Суринам.
— Так называемый «уровень 3» это «отношения стратегического партнёрства», которыми Китай характеризует свои официальные дипотношения с Канадой, с Ирландией, Чехией, Австрией, Швейцарией, Украиной, с Коста-Рикой, Ямайкой, Боливией, Уругваем, с Марокко, Суданом, Джибути, Нигерией, Анголой, Африканским союзом, с Туркменистаном, Иорданией, Ираком, Катаром, Кувейтом, Оманом, с Тонга, Федеративными штатами Микронезии;
— Так называемый «уровень 2+» это отношения «всенаправленного сотрудничества и партнёрства», которыми Китай характеризует свои официальные дипотношения с Бельгией и Сингапуром. Брюссель – штаб-квартира в том числе ЕС, — крайне важного для Китая торгово-экономического партнёра. Сингапур — имеющий собственную государственность «осколок» ханьского мира в АТР, способный быть важным проводником торгово-экономических и финансовых интересов Китая в регионе.
— Так называемый «уровень 2» это «отношения всеобъемлющего сотрудничества и партнёрства», которыми Китай характеризует свои официальные дипотношения с Румынией, Хорватией, Болгарией, Нидерландами, с Мальдивами, Восточным Тимором, с Сан-Томе и Принсипи, Сообществом стран Латинской Америки и Карибского бассейна, с Либерией, Экваториальной Гвинеей, Габоном, Угандой, Мадагаскаром.
— Так называемый «уровень 2 -» это «отношения всеобъемлющего партнёрства», которыми Китай характеризует свои официальные дипотношения с единственным государством — Израилем.
— Так называемый «уровень 1+» это «отношения сотрудничества и партнёрства», которыми Китай характеризует свои официальные дипотношения с Албанией, Финляндией, с Антигуа и Барбуда, Тринидадом и Тобаго.
— Так называемый «уровень 1» это «отношения партнёрства», которыми Китай в принципе характеризует свои официальные дипотношения с Индией.
В 2015 году КНР и Индия приняли «Совместное заявление об установлении ещё более тесных отношений развития партнёрства». Однако несмотря на витиеватую формулировку суть официальных дипотношений двух стран в китайском понимании сводится к элементарным «отношениям партнёрства», не обладающим ни «стратегическим», ни «всеобъемлющим» или «всенаправленным» характером, не являющимся «отношениями сотрудничества и партнёрства», а следовательно выступающим «отношениями партнёрства» низшего порядка в сравнении с отношениями Китая и прочих его »партнёров».
В подобном подходе Китая к характеристике его официальных дипотношений с Индией безусловно отражается крайне непростое состояние китайско-индийских отношений, на которые негативно влияют не только пограничные споры двух стран, порой доходящие до вооружённых столкновений, как это было недавно, но и подверженность Индии американскому влиянию, роль Индии как «западного маяка» американской «индо-тихоокеанской стратегии», участие Индии в попытках США создать у южных границ Китая так называемое «малое НАТО» в рамках группы QUAD — перезапущенного в 2017 году «при Трампе» «четырёхстороннего стратегического диалога по безопасности» США, Японии, Австралии, Индии.
Как «отношения дружественного сотрудничества и партнёрства» Китай характеризует свои официальные дипотношения со Швецией, но без фиксации этой характеристики в двустороннем совместном заявлении.
Также, не фиксируя этого в совместных заявлениях, Китай поддерживает в большей или в меньшей степени активные экономические контакты с рядом государств, с которыми имеет официальные дипотношения, такими как Норвегия, Исландия, Молдова, государства Закавказья, Балтии.
«Непартнёрские» отношения в китайском понимании безусловно ниже даже не очень статусных «партнёрских отношений». Проще говоря, «непартнёрскими» Китай по сути дела считает официальные дипотношения с теми странами, где реализация китайских интересов затруднена либо вообще проблематична, хотя формально, конечно же, будет сказано о том, что «отсутствие партнёрства» в отношениях с такими странами объясняется недостаточной «близостью» с ними. Тем не менее даже в «непартнёрстве» Китай различает тех, в отношениях с кем всё же можно рано или поздно рассчитывать на определённую выгоду, и тех, кто вряд ли когда-либо пойдёт на уступки Китаю в принципиальных вопросах:
— Самые большие надежды на установление «доверительности» в двусторонних отношениях Китай испытывает по поводу пока ещё «непартнёрских» ему Филиппин, свои официальные дипотношения с которыми он характеризует как «отношения всеобъемлющего стратегического сотрудничества». 3-5 января 2023 года состоялся государственный визит президента Филиппин Фердинанда Маркоса — младшего в КНР. Китайские СМИ отмечают, что прежде свой первый визит в наступившем году президент Филиппин всегда наносил в одно из государств ЮВА. Кроме того, КНР стала первой зарубежной страной за пределами ЮВА, куда Маркос-младший нанёс визит после вступления в должность президента Филиппин 30 июня 2022 года.
— Как «отношения стратегического сотрудничества» характеризует Китай свои «непартнёрские», то есть не сулящие Китаю глубокого «понимания» и больших «уступок» со стороны визави, официальные дипотношения с очень важным в качестве «коридора» «Экономического ПОЯСА «Шёлкового пути», но при этом очень сложным, не менее, чем Китай, настроенным отстаивать собственные интересы «игроком» — Турцией.
— Отсутствие «партнёрства» в официальных дипотношениях с Японией Китай характеризует как «отношения стратегического взаимного благоприятствования», в данном случае более точный перевод — «отношения стратегического взаимного снисхождения».
Такого рода характеристика Китаем официальных дипотношений с Японией есть отражение его не изжитых до конца глубочайших исторических обид на Японию за вторжение в Маньчжурию и Северный Китай в 1931-1937 годах и за полномасштабную агрессию 1937-1945 годов.
То есть, понимая стратегическую важность отношений с Японией, Китай «снисходит» до этих важных отношений с высоты глубоких исторических обид на неё.
— Не «партнёрствует» Китай и с Северной Кореей, хотя статусно характеризует официальные дипотношения с ней как «отношения традиционной дружбы и сотрудничества». Проще говоря, Китай не видит в отношениях со своим некогда «кровным союзником» большой конкретной, практической выгоды.
Китай связан с Северной Кореей Договором о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи от 11 июля 1961 года и продолжает нести это «бремя», потому что хорошо знает незыблемую геостратегическую истину: «Китай и Северная Корея зависят друг от друга, поскольку Северная Корея – это «губы», прикрывающие «зубы» – Китай».
— Меньше всего Китай рассчитывает на собственную выгоду в отношениях с «несгибаемыми на китайском направлении» американцами, а потому
официальные дипотношения с США, характеризующиеся как «отношения великих держав нового типа», в китайском понимании остаются «непартнёрскими» и находятся на низшем уровне даже в структуре «непартнёрства».
8 июня 2013 года в ходе визита в США председателя КНР Си Цзиньпина стороны определили характер двусторонних официальных дипотношений как «отношения держав нового типа, базирующиеся на бесконфликтности, на отсутствии противостояния, на взаимном уважении, на сотрудничестве и совместном достижении успеха». Тем не менее принципиальной в китайском понимании характеристики официальных дипотношений с США как «партнёрских» в этом развёрнутом определении не было. В 2018-2020 годах Китай находился под жёстким прессингом из-за «торговых войн», развязанных Трампом, и делал ставку на смену администрации в Белом Доме. Когда это произошло, Пекин в ходе китайско-американской встречи на высоком уровне в Анкоридже в марте 2021 года призвал Вашингтон к снижению накала взаимной конфронтации, к достижению «обоюдного выигрыша и взаимной выгоды», апеллируя к «общей глобальной ответственности двух великих держав – Китая и США» и в последующем неоднократно повторял этот тезис.
Оценивая китайскую политику Байдена, бывший госсекретарь США Г.Киссинджер отмечал: «Байден начал движение…, чтобы не уступать Китаю, но стараться при этом выйти на уровень, на котором мы сможем разговаривать. Наша главная цель — избежать конфронтации».
Понимая, что США в принципе не настроены политически «потакать» КНР, проводить «политику хвостизма» в отношениях с КНР, «обслуживать китайские интересы», Китай между тем понимает и то, что после тяжёлого периода «торговых войн» второй половины президентства Трампа улучшение китайско-американские отношений имеет колоссальное значение, особенно в условиях нынешней сложной конфигурации «стратегического треугольника США-Китай-Россия».
14 ноября 2022 года на Бали состоялась встреча председателя КНР Си Цзиньпина и президента США Байдена, в ходе которой, как сообщает агентство Синьхуа, главы двух государств «искренне, глубоко, конструктивно и стратегически обсудили важные проблемы, касающиеся китайско-американских отношений и перспектив мирного развития во всём мире», а также договорились о предстоящем визите госсекретаря США Блинкена в Китай. 19 ноября 2022 года в беседе с вице-президентом США Харрис по её просьбе в кулуарах 29-й неформальной встречи руководителей Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества председатель КНР Си Цзиньпин охарактеризовал переговоры с Байденом на Бали как «стратегические и конструктивные, имеющие важное значение для дальнейшего развития китайско-американских отношений». Результаты этой встречи дали основание госсекретарю США Блинкену заявить 20 января 2023 года о снижении накала конфронтации в американо-китайских отношениях и о том, что «соперничество двух стран не должно вылиться в конфликт между ними».
Скорее всего, на фоне затянувшейся СВО Китай, по большей части сохраняя формат «всеобъемлющего стратегического взаимодействия и партнёрства в новую эпоху» с Россией, в то же время начинает испытывать сомнения по поводу её способности выполнять одну из своих главных с точки зрения китайских интересов функцию — надёжного инструмента сдерживания Запада. В этой ситуации Китай форсирует поиск «точек соприкосновения» с США, дабы «в случае чего» оказаться с ними не в ситуации противостояния «один на один и ствол в ствол», а по крайней мере в ситуации «конструктивного диалога», и занимается сейчас тем, что называется «раскладывать яйца по разным корзинам».
Некоторые китайские эксперты полагают, что официальный Пекин изначально в принципе не возражал против СВО, поскольку ожидалось, что Россия быстро решит свои задачи на Украине. Однако, когда уже с первых дней операции стало понятно, что быстрой победы не будет, китайская сторона, заняв позицию нейтралитета, стала раз за разом призывать к сворачиванию, к «засушиванию» конфликта, последствия которого негативно сказываются на торгово-экономических отношениях Китая с другими странами. Политическая «формула», многократно повторённая в этой связи Пекином, звучит следующим образом: «Не будучи стороной украинского кризиса, Китай вместе с тем отнюдь не является его сторонним наблюдателем, но при этом не подливает масла в огонь, а всё время неуклонно и настойчиво призывает к мирному диалогу».
По информации LENTA.RU от 10 января 2023 года британское издание “Financial Times” со ссылкой на источники в китайском правительстве подтверждает, что за 20 дней до СВО (то есть 4 февраля 2022 года, в день принятия в Пекине Совместного заявления КНР и РФ) В.В.Путин действительно обсуждал с Си Цзиньпином готовность России «к любым возможным ответным мерам» в случае гуманитарного кризиса на Донбассе или агрессии со стороны Украины либо Запада, и слова В.В.Путина были восприняты Пекином как «сигнал об ограниченном военном вмешательстве» России на Украину для защиты российских национальных интересов.
Со ссылкой на «пять источников в китайском правительстве» FT также сообщает, что несмотря на публичные заявления Пекина о двусторонней дружбе с Россией в частных беседах ряд китайских официальных лиц выражают «по крайней мере некоторое недоверие» российскому руководству и В.В.Путину, одной из причин такого недоверия является то, что президент РФ не предупредил китайских партнёров о точной дате начала СВО.
Со ссылкой на «одного китайского чиновника» FT сообщает, что из-за неспособности назвать точную дату начала СВО главный ответственный по связям с Россией заместитель министра иностранных дел КНР Лэ Юйчэн был признан виновным в несостоятельности разведданных по СВО и «понижен на две ступени» до заместителя руководителя Главного государственного управления КНР по вопросам радиовещания и телевидения.
(А.Ш.: По такому достаточно серьёзному обвинению, как несостоятельность разведданных по СВО, в отношении Лэ Юйчэна тем не менее, скорее всего, были применены относительно щадящие меры контроля так называемой «второй формы», предусматривающие «организационную корректировку» — отстранение от занимаемой должности с переводом в менее статусную организацию, но без существенного понижения: был замом первого лица и остался замом первого лица, но не в министерстве, а в главном госуправлении.
Комплекс мер по проверке дисциплины и контролю в отношении руководящих кадровых работников партийно-правительственных учреждений в Китае называют «четыре формы».
Меры по проверке дисциплины и контролю «первой формы» в основном предусматривают критическое обучение в беседах, письмо органа по проверке дисциплины или органа контроля тому, на кого поступил сигнал, с просьбой дать объяснения в письменном виде, напоминание об имеющихся проблемах, критику. Меры по проверке дисциплины и контролю «второй формы» предусматривают нестрогое взыскание и «организационную корректировку». Меры по проверке дисциплины и контролю «третьей формы» предусматривают строгое взыскание и «должностную корректировку» — отстранение от занимаемой должности и перевод на другую работу с существенным понижением. Меры по проверке дисциплины и контролю «четвёртой формы» предусматривают расследование серьёзных нарушений дисциплины и закона, уголовных преступлений).
По информации FT Китай сейчас стремится улучшить отношения с некоторыми странами Запада, чтобы избежать политической изоляции, уделяя основное внимание связям с ЕС, которые «пострадали из-за китайско-российского сближения»; о смене приоритетов Китая свидетельствуют уже состоявшиеся визиты в Пекин канцлера ФРГ Шольца и главы Совета ЕС Мишеля, а также запланированные встречи Си Цзиньпина с президентом Франции Макроном и премьер-министром Италии Мелони.
Как сообщает британское издание, по мнению западных востоковедов в ЕС выразили готовность забыть про прежние разногласия с КНР ради повышения уровня экономического сотрудничества.
В изданной 24 июля 2019 года «Белой книге» Министерства обороны КНР под названием «Национальная оборона Китая в новую эпоху»,
раздел 2, особо подчёркивается сугубо оборонительный характер военной политики КНР и «категорическая недопустимость гегемонизма, экспансионизма, создания сфер влияния» со стороны Китая.
Тезис о недопустимости гегемонизма, экспансионизма, агрессии, создания сфер влияния со стороны современного Китая безусловно справедлив по отношению к его военной политике и дипломатии, однако в том, что касается глобальной экономической политики, очевидным образом просматриваются черты, если не «гегемонизма, экспансионизма и агрессии», то во всяком случае явного стремления Китая к созданию сфер своего влияния.
Это в первую очередь проявляется в усилиях КНР по формированию региональных торгово-экономических зон с участием целого ряда государств, но при ведущей роли самого Китая.
Прежде всего речь идёт об успешном завершении многолетнего переговорного процесса по созданию самой крупной в мире на сегодняшний день зоны свободной торговли (ЗСТ) под названием «Всестороннее региональное экономическое партнёрство» (ВРЭП), итоговое соглашение по которому 14 ноября 2020 года подписали 10 стран АСЕАН (Бруней, Мьянма, Камбоджа, Индонезия, Лаос, Малайзия, Филиппины, Сингапур, Таиланд, Вьетнам), а также КНР, Австралия, Япония, Республика Корея, Новая Зеландия. Индия, изначально участвовавшая в переговорах по ВРЭП, итоговое соглашение не подписала.
Кроме того, с 2012 года идут переговоры о создании менее масштабной, но очень значимой для Китая ЗСТ «Азиатский торговый союз» с участием КНР, Республики Корея и Японии.
Помимо ВРЭП и «Азиатского торгового союза», ещё с начала 90-х годов 20-го века существует не менее грандиозный, но не реализованный до конца китайский проект создания «Экономической сферы Северо-Восточной Азии» (СВА).
География СВА – это Северо-Восточный и Восточный Китай, Восточная Монголия, российские Приамурье, Приморье, Камчатка, Сахалин, Курилы, обе Кореи и Япония. Реализация проекта «Экономической сферы СВА» несомненно повлечёт за собой значительное усиление китайского торгово-экономического доминирования в этом регионе, ибо «сердцевиной», «центром» «Экономической сферы СВА» в Китае считают часть провинции Цзилинь (КНР) по «оси» город Чанчунь— город Цзилинь — город Хуньчунь (у стыка границ КНР, КНДР и России), так называемый «открытый район опережающего развития «Чанчунь- Цзилинь-Тумэньцзян». По замыслу китайской стороны строительство высокоскоростной железнодорожной магистрали Хуньчунь-Владивосток протяжённостью 322 км. (из них 307 км. по российской территории) в дополнение к уже сооружённым и действующим высокоскоростной железнодорожной магистрали и высокоскоростной автомагистрали Чанчунь – международный аэропорт Лунцзя — Цзилинь — Хуньчунь, а также скоростной автомагистрали Уланхот (Автономный район Внутренняя Монголия, КНР) — Хуньчунь позволило бы в разы нарастить объёмы китайских экспортных грузов, переваливаемых в океанских портах Владивостока и Находки; прямой выход Китаю к побережью Японского моря «перекрыт» территорией КНДР и России. В настоящее время между Хуньчунем и Владивостоком существует неэлектрифицированная однопутная железная дорога.
И если когда-нибудь проект «Экономической сферы СВА» реализуется так же успешно, как проект ЗСТ ВРЭП, то тогда регион Юго-Восточной Азии с примыкающими к нему Австралией и Новой Зеландией может «состыковаться» с регионом Северо-Восточной Азии в единую «гиперзону свободной торговли», скреплённую изнутри «перемычкой» в виде вполне возможного «Азиатского торгового союза» Китая, Южной Кореи и Японии. В итоге под фактическим торгово-экономическим патронажем Китая может оказаться гигантское «гиперкольцо неправильной формы», включающее бескрайние пространства, очерченные замкнутой «линией» по ключевым «точкам: Камчатка – побережье Охотского моря — Приамурье – Восточная Монголия — Центрально-Восточный Китай — Мьянма — западное побережье Таиланда, Малайзии, Индонезии — Австралия — Новая Зеландия — Восточная Индонезия — Филиппины — Япония — Курилы — Камчатка.
Но уже сейчас, после создания ЗСТ ВРЭП, эта фактически подконтрольная Китаю международная торгово-экономическая зона стыкуется с, как его называют СМИ КНР, «самым протяжённым в мире и самым перспективным в мире поясом сотрудничества», образуемым действующими с 2013 года и уходящими из Китая на запад торгово-экономическими мегамаршрутами «ПОЯСА и ПУТИ».
Кроме того, Китай не оставляет попыток вступить в созданное 8 марта 2018 года «Всестороннее последующее соглашение о Транстихоокеанском партнёрстве» (ВПТТП) — «наследника» «Транстихоокеанского партнёрства» (ТТП), так и не заработавшего в 2017 году из-за отказа США участвовать в нём. КНР подала заявку на вступление в ВПТТП и ведёт непростые консультации со странами-участницами, одновременно критикуя за «непрозрачность и идеологизированность» объявленную Байденом 22 мая 2022 года в Токио инициативу создания «Индо-Тихоокеанской экономической структуры» (ИТЭС).
Что касается Европы, то здесь реализация китайского « ПОЯСА и ПУТИ» в основном заключается в сотрудничестве китайских компаний с государствами-членами ЕС по развитию их наземной, прежде всего железнодорожной, и портовой инфрастурктуры. В 2015 году повышению интереса европейцев к участию в «ПОЯСЕ и ПУТИ» способствовало вступление целого ряда стран ЕС в число соучредителей Азиатского банка инфрастурктурных инвестиций (АБИИ), являющегося одним из инструментов реализации «ПОЯСА и ПУТИ». Например, Германия является четвёртым по величине вложенных средств дольщиком этого банка после Китая, Индии и России. Также сотрудничают с АБИИ Австрия, Венгрия, Польша, Румыния. Реализуя в Европе свою инициативу «ПОЯС и ПУТЬ», Китай с 2012 года осуществляет торгово-экономическое, инвестиционное сотрудничество, сотрудничество в сфере культуры, туризма, науки и образования с на сегодняшний день 14-ю странами Центральной и Восточной Европы: Албанией, Боснией и Герцеговиной, Болгарией, Венгрией, Грецией, Польшей, Румынией, Северной Македонией, Сербией, Словакией, Словенией, Хорватией, Черногорией, Чехией, — так называемый «Формат 14+1». До недавнего времени он назывался «Формат 17+1», но в мае 2021 года его покинула Литва, считающая, что торгово-экономические отношения с Китаем государствам ЕС следует выстраивать сообща, в рамках «Формата 27+1», а в августе 2022 года «Формат 16+1» покинули Латвия и Эстония.
Для упрочения своих мировых торгово-экономических, финансовых позиций Китай использует в том числе финансовые инструменты.
В докладе 20-му съезду КПК в октябре 2022 года было сказано о необходимости «деликатно проводить политику превращения национальной валюты КНР жэньминьби в международное платёжное средство». (А.Ш.: «Жэньминьби» в переводе — «народная валюта», название китайского юаня после образования КНР).
Китайские эксперты называют две основные причины постановки руководством КПК и КНР этой задачи «глобализации юаня»: во-первых, необходимость обеспечения финансовой безопасности Китая в условиях усилившейся конкуренции и соперничества между основными мировыми «игроками», роста геополитических рисков и рисков финансовой нестабильности; во-вторых, необходимость обеспечения дальнейшего экономического развития Китая, поскольку превращение жэньминьби в международное платёжное средство окажет благоприятное воздействие на внутренний и внешний рынки Китая, на развитие его современных технологий и производств, активизирует его макроэкономическую политику. Китайские эксперты также называют три фактора, способствующие превращению жэньминьби в международное платёжное средство: во-первых, рост в последние годы интереса к китайской национальной валюте со стороны различных предприятий-инвесторов, частных инвесторов и финансовых организаций-инвесторов; во-вторых, превращение жэньминьби в международное платёжное средство сыграет на пользу реальному сектору экономики, облегчит торговлю Китая с другими странами, облегчит инвестирование в Китай и из Китая; в-третьих, превращение жэньминьби в трансграничное платёжное средство расширит и активизирует торговлю финансовыми продуктами и товарами-производными, оценёнными в жэньминьби, обеспечит хождение на мировом рынке крипто-жэньминьби, что не только укрепит статус Сянгана как международного финансового центра, но и будет способствовать дальнейшему развитию в Китае экспериментальных зон свободной торговли, экономическому развитию Района Великого залива, включающего провинцию Гуандун, Специальный административный район (САР) Сянган и САР Аомэнь (А.Ш.: Район Великого залива образован решением ЦК КПК и Госсовета КНР 18 февраля 2019 года. По состоянию на февраль 2022 года ВВП 11-и городов Района, включая города Гуанчжоу и Шэньчжэнь, достиг 126 трлн. 300 млрд. юаней), укреплению Шанхая как международного финансового центра.
Находясь в авангарде мирового развития, Китай между тем, как и любое государство, испытывает те или иные озабоченности и проблемы.
Основные современные озабоченности Китая в сфере геополитики и внешней политики отражены в Совместном заявлении КНР и РФ от 4 февраля 2022 года о международных отношениях, вступающих в новую эпоху, и глобальном устойчивом развитии, в частности Китай крайне обеспокоен созданием в сентябре 2021 года военного блока Австралии, Великобритании и США — AUKUS , в рамках которого, например, Австралия имеет возможность создавать атомный подводный флот. В этой связи главная претензия Китая — к «основанному на правилах миропорядку Запада, который вверг мир в хаос и вызвал массу проблем», о чём в частности 12 января 2023 года заявил постпред КНР при ООН Чжан Цзюнь.
В социально-экономической сфере озабоченность Китая – это в первую очередь несбалансированность развития регионов, прежде всего на западе и на востоке страны, а также серьёзные экологические проблемы.
В сфере внутренней политики у Китая три основные «болевые точки»: Синьцзян-Уйгурский автономный район (СУАР), САР Сянган (бывш. Гонконг) и провинция Тайвань.
«Проблема Синьцзяна» своими корнями уходит в историю отношений Китайского государства и его национальных меньшинств. Этот регион, преимущественно населённый исповедующим ислам уйгурским населением, во все времена был «головной болью» центральных китайских властей. В настоящее время здесь продолжают подрывную деятельность исламские сепаратисты, с которыми центральная власть ведёт борьбу. Позиция официального Пекина в этом вопросе сводится к тому, что в СУАР речь идёт не о «нарушении демократических прав человека» китайскими властями, не о национальной и не о конфессиональной проблеме, а о борьбе против террора, против раскола страны, «во имя защиты жизни и безопасности граждан, защиты государственного суверенитета Китая, безопасности Китайского государства, интересов его развития». «Мы ни за что не позволим Синьцзяну превратиться в «исламское государство», — в частности резюмировал Чрезвычайный и Полномочный посол КНР в США Цинь Ган, выступая 20 июля 2022 года на Аспенском форуме по безопасности.
Те же задачи, что и в Синьцзяне, ставят перед собой китайские власти в САР Сянган: антитеррор, борьба за сохранение единства страны, её государственного суверенитета, безопасности и развития. Однако в отличие от Синьцзяна беспорядки в Сянгане в 2019-2020 годах были обусловлены не национально-религиозными факторами, а действиями прозападных сил, выступавших под такими лозунгами, как:»Восстановить британское правление!», «Сделать Сянган американским штатом!»
Модель «одна страна, две системы», в рамках которой происходит развитие Сянгана после его возвращения под государственный суверенитет КНР в 1997 году, изначально создавалась для целей мирного объединения Тайваня и материкового Китая. Смысл данной модели в том, что Сянган, став де-юре территорией КНР, де-факто сохраняет не только свою экономическую, но и политическую специфику, присущую этому региону до объединения с Материком. Протестные настроения в Сянгане были направлены именно на то, чтобы раздуть ажиотаж вокруг различий политических систем КНР и САР Сянган и таким образом отколоть регион от Китая, так сказать, выкинуть из формулы «одна страна, две системы» понятие «одна страна». Стабилизации ситуации в Сянгане во многом способствовало принятие 30 июня 2020 года «Закона Китайской Народной республики о защите государственной безопасности в Специальном административном районе Сянган», а также меры, принятые официальным Пекином во исполнение этого закона.
Проблема Тайваня как фактически неподконтрольной центральным властям КНР территории досталась Народному Китаю «в наследство» после завершения в 1949-1950 годах второй гражданской войны в стране и перемещения с Материка на Остров властных органов Китайской Республики, органов управления партии Гоминьдан и сил Национально-революционной армии (НРА). Так называемые демократические преобразования, начатые на Тайване в 1987 году, вывели на политическую сцену Демократическую прогрессивную партию (ДПП), откровенно ориентированную на США и имеющую своей главной целью юридическое обретение Тайванем государственного суверенитета, государственной независимости от материкового Китая. Партия Гоминьдан в отличие от ДПП — за «один Китай», и именно поэтому КНР, решительно выступая против правящей в настоящее время на Тайване ДПП, поддерживает Гоминьдан в его борьбе с ДПП за политическую власть, рассчитывая на договорённости с Гоминьданом относительно мирного объединения «двух берегов Тайваньского пролива».
Отдавая приоритет перспективе «мирного воссоединения родины», в Пекине не исключают и силовое решение «тайваньской проблемы». Как сказал в своём докладе 20-му съезду КПК в октябре 2022 года генеральный секретарь ЦК КПК Си Цзиньпин:
«Мы самым искренним образом, прилагая все возможные усилия, стремимся к мирному объединению, но при этом не даём никаких обещаний отказаться от использования военной силы, оставляем за собой право применить все необходимые меры. Направлено это против вмешательства внешних сил, против абсолютного меньшинства раскольников — сторонников «независимости Тайваня» и их раскольнических действий, но никоим образом не против широких масс соотечественников на Тайване».
На 20-м съезде КПК в октябре 2022 года намечены две основные вехи «общестратегической программы всестороннего построения социалистического модернизированного могучего государства»:
— осуществление в основном социалистической модернизации в период 2020 -2035 годов;
— в период с 2035 года до середины 21-го века превращение Китая в «процветающее и сильное, демократичное и цивилизованное, гармоничное и прекрасное социалистическое модернизированное могучее государство».
Ключевым моментом в восприятии современного Китая как раз и является глубокое понимание того, что все его действия — и на международной арене и внутри страны — подчинены именно стратегии общегосударственного, прежде всего внутреннего развития КНР.
Автор: Александр Викторович Шитов (ведущий специалист по Китаю)
✍️
2023
