Россия и Китай

Россия и Китай

ТРИ КЛЮЧЕВЫХ ПЕРИОДА В ИСТОРИИ РОССИЙСКО-КИТАЙСКИХ МЕЖГОСУДАРСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ

Содержание

1. ПЕРИОД ПРЕОБЛАДАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО ГЛАВЕНСТВА КИТАЯ В ОТНОШЕНИЯХ С ГОСУДАРСТВОМ РОССИЙСКИМ (конец августа 1618 года — 16 мая 1858 года).
2. ПЕРИОД ОБРЕТЕНИЯ И ОТСТАИВАНИЯ ГОСУДАРСТВОМ РОССИЙСКИМ ПОЛИТИЧЕСКОГО ГЛАВЕНСТВА В ОТНОШЕНИЯХ С КИТАЕМ (16 мая 1858 года — 28 июля 1986 года).
3. ПЕРИОД ОДНОСТОРОННИХ ПОЛИТИЧЕСКИХ УСТУПОК ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО КИТАЮ И ПОСЛЕДУЮЩЕГО ВЫРАВНИВАНИЯ ОТНОШЕНИЙ ДВУХ СТРАН (28 июля 1986 года — настоящее время).

Введение

Современная граница России и Китая шестая по протяжённости в мире — 4209,3 км., в основном она проходит по речным фарватерам, прежде всего Аргуни, Амура и Уссури (3489 км.), по озеру Ханка (70 км.), частично по суше (650,3 км.). Однако если мыслить не «бухгалтерски», а геостратегически, то рубеж, фактически разделяющий Россию и Китай, гораздо протяжённее, поскольку это не только собственно линия границы КНР и РФ, но и сухопутная граница Китая с тремя государствами ОДКБ — Казахстаном (1782,75 км.), Кыргызстаном (1063 км.) и Таджикистаном (494,95 км.), а ещё сухопутная граница Китая и Монголии (4630 км.), исторически выступающей «геостратегическим буфером» между двумя дальневосточными гигантами — Государством Российским и Китайским Государством. Таким образом общая протяжённость стратегических рубежей, от состояния которых в большей или меньшей степени зависит безопасность Государства Российского «на китайском направлении», составляет 12180 км., что гораздо больше, чем самая протяжённая в мире американо-канадская граница (8891 км.). Между тем, граница США и Канады, являющейся, образно говоря, «ближним вассалом» Соединённых Штатов, не идёт ни в какое сравнение с геостратегическим рубежом, фактически разделяющим современные Россию и Китай, ибо, как показала история, ни средневековая модель «сюзеренитета-вассалитета», ни даже современная модель «союзничества» в традиционном европейском понимании никак не срабатывает в очень неочевидных отношениях двух совершенно разных держав, «обречённых» на тесное соседство.

 

— I —

1. ПЕРИОД ПРЕОБЛАДАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО ГЛАВЕНСТВА КИТАЯ В ОТНОШЕНИЯХ С ГОСУДАРСТВОМ РОССИЙСКИМ (конец августа 1618 года — 16 мая 1858 года).

Осваивая малозаселённые или вовсе незаселённые земли Сибири, русские казаки-первопроходцы северным путём из Мангазеи (основана в 1601) и южным путём из Томска (основан в 1604) через Енисейск (основан в 1619) и Красноярск (основан в 1628) вышли в бассейн Енисея и оттуда по Нижней Тунгуске и Вилюйскому волоку или по Ангаре, Илиму и Кутскому волоку достигли бассейна Лены. После основания Якутска в1632 году этот город стал административным центром обширной территории в Восточной Сибири, базой для последующего освоения дальневосточных земель. Так, в 1639 году на побережье Охотского моря вышла экспедиция И.Москвитина, а в 1643 году по Амуру и Охотскому побережью прошли землепроходцы В.Пояркова. В 1649-1652 годах несколько казачьих партий под общим руководством Е.П.Хабарова присоединили к русским землям Приамурье, распространив на этот район власть русской администрации. Построив здесь остроги, казаки обложили ясаком местные народы и, заведя пашни, положили начало крестьянскому освоению края.
Правившая в начале 17 века в Китае ханьская имперская династия Мин (1368-1644) переживала затяжной кризис и упадок, в это же время на её северо-восточных окраинах возвысилась и укрепилась новая крупная этническая общность — маньчжуры, потомки некогда грозного народа чжурчжэней.
Московское правительство в 1618 году направило в Пекин свою первую миссию во главе с И.Петлиным, открывшую сухопутный маршрут из Европы в Китай через Сибирь и Монголию. Позднеминские императоры положительно отнеслись к стремлению русских установить дипломатические и торговые отношения с их страной.

В специальной грамоте, направленной из Пекина в Москву, Минский двор санкционировал прибытие в Китай новых русских посольств и торговых караванов, поскольку перед лицом угрозы со стороны давних ближайших соседей действовал в рамках второго традиционного китайского внешнеполитического принципа «чтобы защититься от тех, кто близко, надо договариваться с теми, кто далеко».

С падением ханьской имперской династии Мин и воцарением в Китае маньчжурской имперской династии Цин (1644-1912) характер русско-китайских отношений поменялся.

В основе внешней политики Цинов сохранился разработанный ещё в эпоху ханьской династии Чжоу (1046-221 г.г. до н.э.) китаецентричный догмат, исторически считающийся эталоном, естественной нормой отношений Китая с его ближними и дальними соседями, объясняющий принципиальное, на ментальном уровне отношение китайцев к иностранцам как к низшим по развитию «варварам», а потому практически исключающий идею равенства во взаимоотношениях Китайского Государства с другими странами и народами.

Захватившие Китай маньчжуры поначалу сочли русских неким «особым племенем» и пытались «усмирить» их с помощью карательных экспедиций; в задачу специально сформированных воинских команд входило помешать продвижению русских в районе Амура, однако казаки Хабарова наголову разбили китайские отряды.
Весной 1654 года к границам Цинской империи прибыл торговый караван П.Ярыжкина. Цины восприняли русских торговцев как представителей очередного «даннического государства», прибывших ко двору правящего из центра Поднебесной Сына Неба, и в стратегическом, концептуальном стремлении силой привести «русских варваров» к покорности, силой заставить их признать верховенство Цинского императора приняли решение усилить стандартный даннический статус русских их военным разгромом на Амуре.
С этой целью в начале 1655 года десятитысячное цинское войско атаковало русский Кумарский острог, однако снова потерпело поражение. В сложившейся ситуации Цинский двор усилил давление на остававшегося в Пекине Ярыжкина, дабы заставить его выполнить церемониальный девятикратный земной поклон перед китайским императором в знак признания себя представителем даннического государства. Ярыжкин не имел при себе царской грамоты, удостоверявшей его посольские полномочия, однако китайские власти, непременно желая заполучить в лице русских «государство-данника», пренебрегли этим обстоятельством, удовлетворившись заверениями русского представителя о том, что он «у своего великого государя первый человек» и может рассматриваться как посол Русского государства.
Сложно сказать, что сыграло главную роль: длительное безрезультатное сидение в Пекине, стремление любым способом выполнить царское поручение и распродать в Китае «государеву казну», «советы» цинских чиновников и перебежчика А.Русланова, который, вероятно, был переводчиком на переговорах, либо непонимание исторической серьёзности происходящего, однако Ярыжкин в конечном итоге уступил давлению и, «на колено припадши, кланялся» Цинскому императору, после чего в глазах Китайского Государства Государство Российское фактически обрело статус «государства-данника» с соответствующим к нему со стороны Пекина отношением.

Пренебрежение русским представителем незыблемыми принципами государственного самоуважения и непонимание им исторической, государственной ответственности за свои действия ради скорейшего достижения сиюминутной торговой выгоды изначально создало в российско-китайских отношениях нездоровый политический прецедент, который выражается в «потакании» Государства Российского Китайскому Государству и который в последующем китайская сторона неоднократно воспроизводила с пользой для себя и с ущербом для Государства Российского, причём, даже не столько с ущербом российским материальным, территориальным интересам, сколько во вред российскому духовному престижу, по существу вынуждая российскую сторону «терять лицо».

Кроме того, фактическое признание в 1655 году «послом» Русского государства даннического, зависимого статуса своей страны по отношению к Цинскому Китаю на фоне военной победы отряда О.Степанова над огромным цинским войском у Кумарского острога, наверное, стало одним из первых случаев в новой и новейшей истории России, когда тщеславие, корысть, слабоволие некоторых политиков и коммерсантов обнуляли и обнуляют смелость и решительность воинов.
Документальным итогом поступка П.Ярыжкина стал указ Цинского императора Шуньчжи русскому царю Алексею Михайловичу Романову, датированный 25 июня 1655 года, в котором было сказано:»Ваша страна находится далеко на северо-западе, от Вас никто никогда не приходил в Китай. Теперь Вы обратились к нашей цивилизации и прислали посла, представившего в качестве дани произведения Вашей страны. Мы весьма одобряем это. Мы специально награждаем Вас милостивыми подарками и поручаем незамедлительно отпустить с ними Вашего посла. Эти подарки выражают наше возвышенное желание всегда милостиво принимать чужестранцев. С благодарностью получив дары, навечно будьте преданы и послушны, чтобы ответить на милость и любовь, выраженные к Вам».

Второе после посольства И.Петлина официальное русское посольство под руководством личного представителя Московского царя Ф.И.Байкова прибыло в Пекин 3 марта 1656 года, не ведая, что из-за уступок Ярыжкина Русское государство де-факто уже внесено правителем империи Цин в число «государств-данников» Китая. Задачей же посольства Байкова было установить с Цинами дипломатические отношения на основе признания равного статуса правителей обоих государств. В специальной грамоте царя Алексея Михайловича Цинскому императору Шуньчжи было сказано:»Для того, чтобы ваше Китайское царство подошло нашие… отчины к украинным городам Сибирского царствия, хотим мы… с вами, богдыханом-царём, от нынешняго времени вперёд быти в приятной дружбе и в любви и в ссылке так же как … с турскими салтаны и с персидцкими шахи и с-ыными окрестными великими государи, братьями нашими».
Цинский двор, рассчитывая официально подтвердить достигнутые с «посольством Ярыжкина» договорённости о включении Русского государства в китайскую внешнеполитическую систему даннических отношений, оказывал серьёзное давление на Байкова вплоть до угроз казни за непослушание и убеждал его совершить девятикратные земные поклоны императору Шуньчжи по примеру Ярыжкина, однако русский посол, имевший указание об установлении равных отношений с Китайским Государством, остался непреклонен, китайцы же в ответ отказали ему в императорской аудиенции. Как отмечалось в хрониках Цинской династии:»В 13-м году был прислан посол с грамотой, чтобы преподнести её на утреннем приёме государя и передать дань из предметов местного производства своей страны. Но так как прибывший посол не уразумел дворцовый ритуал, привезённая им дань была отвергнута, а он был выслан обратно».

Не сумев официально закрепить за Русским государством статус своего вассала, Цинское правительство пошло по пути усиления военного давления на русских в Приамурье, чтобы сделать московскую дипломатию более покладистой.
Такая политика проявилась в крайне прохладном и придирчивом отношении Цинского двора к третьему официальному русскому посольству И.С.Перфильева и С.Аблина, которое прибыло в Пекин в начале июня 1660 года. Тем не менее русским послам удалось передать для Цинского императора дары и официальную грамоту Московского царя с предложением об установлении равноправных и дружественных дипломатических, торговых отношений, которое осталось без ответа, поскольку главной дипломатической целью Цинов по-прежнему являлось стремление заставить Русское государство официально признать сюзеренитет, верховенство Цинского императора.
Хотя реального прогресса в русско-китайских отношениях по итогам третьего официального московского посольства в Пекин не произошло, русские посланники не могли не сделать вывод о том, что Китай, временно по крайней мере, смягчает свою позицию в случае твёрдого отказа следовать его внешнеполитическим условиям. Ведь после провала миссии Байкова, который категорически отказался выполнить китайский ритуал признания вассальной зависимости, и у которого по этой причине вовсе не приняли царскую грамоту с дарами и выпроводили из Пекина, Перфильеву и Аблину с грехом пополам удалось вручить Цинскому двору официальное послание Московского царя, и это при том, что совершать девятикратные земные поклоны в знак вассальной покорности Сыну Неба от них не потребовалось.
Скорее всего, политическая твёрдость и личное мужество, проявленные Байковым, убедили китайцев в том, что требовать от «русских варваров» немедленного официального признания своего вассалитета по отношению к Цинскому императору как минимум несвоевременно.
При новом императоре Канси Цинский двор сменил тактику общения с русскими посланцами: они несколько раз приглашались на императорские приёмы, правда, не во дворец, а в неофициальной обстановке, причём, согласно цинским дипломатическим правилам представителей Русского государства надлежало сажать ниже джунгарцев и халхасцев, то есть ниже представителей монгольских земель.

В мае 1670 года в ответ на требование Цинов к нерчинскому воеводе Д.Д,Аршинскому выдать перешедшего на русскую сторону эвенкийского князя Гантемира Аршинский направил в Пекин дипломатическую миссию казачьего десятника И.Милованова, снабдив его грамотой с ни много, ни мало предложением Цинскому императору вступить в подданство Московского царя, который «учнёт богдокана жаловать и держать в своём царьском милостивом призрении и от недугов ево в оборони и в защищении, и он бы, богдокан, однолично у него, великого государя, был под его царьского величества высокою рукою навеки неотступно, и дань бы великому государю давал». Однако цинские чиновники, получив свиток, доложили императору Канси о том, что «Русское государство прислало посла поднести грамоту о подчинении», указав при этом, что «не смогли понять полностью язык этой грамоты».

Таким образом после принесённой самозванцем Ярыжкиным «присяги на вассальную преданность» и «подношения дани» Перфильевым и Аблиным превратно истолкованная грамота Аршинского стала для Цинов ещё одним «доказательством» «покорности» Русского государства Цинской империи, в связи с чем во второй половине 1670 — начале 1671 года цинские войска заметно активизировали свои действия против малочисленных русских отрядов в Приамурье.

Осенью 1671 года император Канси в указе одному из своих военачальников писал:»Хотя русские искренне заявили, что переходят на нашу сторону, следует принимать меры предосторожности при сношениях с ними».

Цинский двор помнил «урок», преподнесённый отважным Байковым, однако не изменил принципиальную позицию относительно закрепления статуса Русского государства как «подчинившегося», «даннического», поэтому переговоры цинской стороны и прибывшего в Пекин 15 мая 1676 года четвёртого официального русского посольства во главе с опытным дипломатом Н.Г.Спафарием проходили напряжённо, — русские настаивали на признании статуса своего государства как равного империи Цин. Спафарий отмечал по поводу цинских дипломатов:»Они от своего предложения не хотят отступать, для того, чтобы не учинилась равность меж обоих великих государей». Царскую грамоту с неизменным предложением о равном сосуществовании, а также дары Спафарий, согласившись с китайскими требованиями, торжественно представил до аудиенции у Цинского императора. В переводе цинских чиновников вежливая грамота Московского царя была представлена императору Канси как набор извинений и просьб от низшего к высшему. По мнению цинских дипломатов миролюбивый тон и содержание послания Московского царя свидетельствовали о том, что Русское государство, осознавая слабость перед империей Цин, настойчиво ищет мира с ней.
15 июня 1676 года в формате планового приёма императором Канси придворных чиновников состоялась и аудиенция русского посольства. Фактом остаётся то, что официальный посланник Московкого царя Спафарий выполнил в ходе этой церемонии ритуал поклонения, означавший признание вассальной зависимости Русского государства от империи Цин.
Русские хроникёры отмечали, что Спафарий прибегнул-де к уловке, — «со своими людьми на три статьи поклонился, только не очень до земли и скоро». Однако, как говорится, нельзя быть «немножко беременной», невозможно «типа понарошку» засвидетельствовать свой вассалитет и надеяться, что всё останется, «как прежде». Поэтому при всех с точки зрения европейского менталитета странностях и несерьёзностях «китайских церемоний» день 15 июня 1676 года должен рассматриваться как дата официального согласия официального представителя Государства Российского полагать свою страну вассалом Китайского Государства.
Кстати, несмотря на то, что Спафарий выполнил почти весь китайский церемониал «данничества», Цинский император в ходе аудиенции с русскими ничего не сказал им (церемония ограничилась молчаливым чаепитием), не поинтересовался здоровьем Московского царя, а цинские дипломаты уклонились от обсуждения интересовавших русскую сторону конкретных вопросов. В цинских документах суть произошедшего была отражена исключительно через «призму» китаецентричной внешней политики Китайского Государства:»Русский белый царь прислал своего сановника Николая Гавриловича представить местные произведения в качестве дани и поднести грамоту. В грамоте этой написано:»Русское захолустье находится очень далеко, с древности никогда не имели связей с Китаем, не знаем китайского языка, не знаем, в какой форме подносить грамоты. Ныне специально обращаемся к цивилизации с искренним желанием иметь сношения, направляя посольства с данью».
Дальнейшие отношения с Русским государством советники Цинского двора представляли как принятие московских послов исключительно в качестве милости Цинского императора и при определённых условиях:»Если русский белый царь доставит наших беглецов и ежегодно без перерыва, отправивши посла, будет спрашивать о здровье и доставлять дань, то в случае, если тогда он представит императору доклад, прося чего-либо, путь надлежащее министерство переговорит о том, следует его наградить или нет».
1 сентября 1676 года цинское правительство официально уведомило Спафария о том, что условиями развития двусторонних отношений является возвращение русскими в Китай беглого князя Гантемира, их беспрекословное подчинение цинскому дипломатическому этикету в части признания вассальной зависимости от Китая, сворачивание ими хозяйственного и административного освоения Приамурья. Пока эти условия не будут выполнены, подчёркивалось в заявлении цинского правительства, «чтоб отнюдь никакие люди от вас ис России и ис порубежных ни с какими делами и с торгом не приходили, потому что указ бугдыханов так постановлен».

Первые официальные межгосударственные контакты Государства Российского и Китайского Государства завершились дипломатической победой Китая, после чего последовали его военные победы.
Сворачивать хозяйственно-административное освоение Приамурья русская сторона отказывалась, и Цины предприняли масштабное военное наступление на русские поселения в регионе.

16 июня 1685 года перед цинским войском капитулировала русская крепость Албазин — административный центр русского Приамурья. Второй штурм цинской армии восстановленная Албазинская крепость летом 1686 года выдержала.
На проходивших с января 1686 года в русском городе Нерчинск мирных переговорах китайская сторона выдвинула территориальные претензии. На тот момент Албазинское воеводство и окрестности Нерчинска были по сути оккупированы цинскими войсками, и русский представитель Ф.А.Головин под угрозой применения китайцами военной силы пошёл на уступки.

29 августа 1689 года в окрестностях Нерчинска состоялось подписание первого межгосударственного договора между Государством Российским и Китайским Государством. По Нерчинскому договору Русское государство уступало Китаю часть земель по левому берегу Амура и по правому берегу Аргуни, однако Китай взял на себя обязательство не возводить строения на месте бывших русских острогов.

В 18 веке объектом русско-китайских отношений становится не Дальний Восток, а регион Центральной Азии.

Цинский Китай активно настаивал на разграничении с Россией в этом регионе и на территории Северной Монголии.

В Китае хорошо понимали важность, которую придают иностранцы торговле с их империей и всегда рассматривали внешнюю торговлю как инструмент управления «варварами» в своих интересах.

В докладе цинского министра своему императору говорилось:»Торговля жизненно необходима для иностранных государств. Поэтому искусство императорского двора при осуществлении руководства, направленного на сдерживание этих государств, состоит в том, чтобы ко всему относиться беспристрастно и чтобы, не применяя жёстких мер, сохранять, насколько это возможно, основные принципы».

Следуя этой политической линии, Цины на протяжении всего 18-го века активно применяли торговые ограничения, особенно во взаимоотношениях с монгольскими ханствами и с Россией.
Так, в 1718 году в ответ на нежелание русских вести переговоры о территориальном размежевании в Центральной Азии Китай известил российские власти об отказе пропускать русские торговые караваны на свою территорию. В 1726 году в Пекин прибыло российское посольство с полномочиями для переговоров о размежевании России и империи Цин на территории Монголии ради возобновления российской торговли с Китаем. 20 августа 1727 года был подписан предварительный Буринский договор, определявший российско-китайскую границу от сопки Абагайту у реки Аргуни, там, где заканчивалась граница, определённая Нерчинским договором, и до перевала Шабин-Дабага. 21 октября 1727 года был подписан российско-китайский Кяхтинский трактат, в который полностью вошёл текст Буринского договора. Важность Кяхтинского трактата состояла в том, что он не только зафиксировал линию границы согласно Буринскому договору, но и определил условия торговых отношений между Россией и Китаем, весьма впрочем стеснённые для русских, — единственным официально разрешённым пунктом постоянной российской торговли являлась Кяхта. Тогда же в Пекине была учреждена Русская духовная миссия, фактически выполнявшая функции постоянного посольства, были определены правила дипломатической переписки между Россией и Китаем.

К середине 18-го века Китай, не отказываясь от своей традиционной внешнеполитической модели китаецентризма, говорил о России уже не в прежней риторике как о «мелком вассальном государстве», а более уважительно, поскольку переговоры с русскими на равных всё больше становились для Китая вынужденной необходимостью.

Для России же важной проблемой оставалось расширение и развитие торговли с Китаем. Именно это обстоятельство в начале 19-го века побуждало Царское правительство направлять в Пекин миссии с целью выяснения возможностей увеличения торговых операций в приграничных и периферийных районах Цинской империи, а также создания новых, помимо Кяхты, официальных пунктов постоянной российской торговли. В 1851 году был подписан российско-китайский Кульджинский договор, согласно которому двусторонняя торговля объявлялась беспошлинной и значительно расширялась. Кроме того, Кульджинский договор предоставлял России право создавать свои консульства в Кульдже и Чугучаке на территории китайского Синьцзяна, а также оговаривал многие права и привилегии торговцев, обязательства местной администрации, связанные с ведением торговых операций. С этого момента российские товары стали в большом количестве поступать в пределы Цинской империи, в первую очередь её периферийные, близкие к России регионы, такие как Кашгария, Джунгария, Монголия.

 II —

2. ПЕРИОД ОБРЕТЕНИЯ И ОТСТАИВАНИЯ ГОСУДАРСТВОМ РОССИЙСКИМ ПОЛИТИЧЕСКОГО ГЛАВЕНСТВА В ОТНОШЕНИЯХ С КИТАЕМ (16 мая 1858 года — 28 июля 1986 года).

Пик могущества империи Цин миновал во второй половине 18-го века. К середине 19-го века коренным образом изменилась и общая обстановка на Дальнем Востоке. «Первая опиумная война» 1840-1842 годов, навязанная Китаю Англией, и принудительное открытие китайских морских портов для торговли Англии, Франции, США положили начало превращению Цинской империи в полуколонию.

Это обстоятельство на фоне обострения отношений России с Англией и Францией не могло не отразиться на российско-китайских отношениях.
В 1853 году российское правительство направило Китаю официальную ноту по поводу урегулирования нерешённых пограничных вопросов на Дальнем Востоке, а нападение англо-французской эскадры в 1854 году на Петропавловск-Камчатский ускорило проведение мер, принимавшихся российским правительством по контролю над устьем Амура с целью защиты дальневосточных владений Российской Империи. С российской стороны переговоры по разграничению с Китаем на Дальнем Востоке были поручены генерал-губернатору Восточной Сибири Н.Н.Муравьёву, первый тур этих переговоров стартовал 9 сентября 1855 года, а собственно российско-китайский межгосударственный договор был заключён 16 мая 1858 года в городе Айгунь.

Историческое значение Айгуньского договора состоит в том, что он вернул под суверенитет Государства Российского часть амурского левобережья, ранее утраченную Русским государством по Нерчинскому договору, и зафиксировал суверенитет России в отношении всего левого берега Амура от реки Аргунь до амурского морского устья.

В период «второй опиумной войны» Великобритании и Франции против Китая (1856-1860) параллельно с успешными дипломатическими действиями Муравьёва свою миссию в Китае пытался выполнить дипломатический уполномоченный российского правительства Е.В.Путятин, задача которого состояла в том, чтобы, временно объединив усилия с англо-французами, извлечь выгоду для России из их конфликта с Китаем; в полученной им инструкции предписывалось: «Оказать зависящее от вас содействие тем домогательствам лорда Эльджина, кои относятся до интересов, общих всем просвещённым нациям, каковы: установление правильных дипломатических отношений с пекинским двором, отстранение стеснительных мер, коим подчинена торговля иностранцев, и обеспечение свободы вероисповедания для христиан». Свою роль Путятину удалось сыграть только после занятия союзниками Тяньцзиня, когда 13 июня 1858 года, то есть вскоре после заключения Айгуньского договора, он со своей стороны заключил договор с Цинами. В Тяньцзиньском договоре российско-китайские пограничные вопросы также нашли своё отражение, там было сказано о безотлагательном продолжении совместной работы по ещё неопределённым участкам границы вдоль Уссури до Тихого океана. Но самое главное заключалось в том, что согласно Тяньцзиньскому договору Россия получила в Китае те же права и преимущества, которыми пользовались там другие державы. Также в договоре подчёркивалось, что отныне дипломатическая переписка между Россией и Китаем будет вестись министром иностранных дел Российской Империи и первыми лицами Цинского правительства, а не чиновниками 理藩院 так называемой «Палаты по делам зависимых территорий», как это было со времён первых русских посольств в Пекине. Тем самым был сделан важный протокольно-символический шаг по преодолению «вассальной зависимости» Государства Российского от Китая, ради фиксации которой Цинские власти в 17-м веке прилагали колоссальные усилия.
Тяньцзиньский договор был ратифицирован китайской стороной 12 апреля 1859 года, но от ратификации Айгуньского договора китайцы упорно отказывались. В этой ситуации МИД Российской Империи предписал посланнику в Китае Н.П.Игнатьеву «действовать в том же духе, как граф Путятин в 1858 году». В сентябре 1860 года, когда англо-французские войска осадили Пекин, Игнатьев прибыл в город и начал переговоры с Цинским двором. При активном посредничестве Игнатьева Цины заключили мирный договор с Великобританией и Францией, и, как отмечали цинские сановники:»Если бы не было русских в Пекине и генерал Игнатьев не написал английскому и французскому послам и не поехал сам в лагерь союзников, то без сомнения европейцы не упустили бы случая разграбить город». После ухода англо-французских войск Игнатьев в течение двух недель вёл переговоры с Цинами, в результате чего 14 ноября 1860 года был заключён Пекинский дополнительный договор, который в подтверждение положений Айгуньского договора зафиксировал государственный суверенитет России в отношении земель по левому берегу Амура от слияния рек Шилка и Аргунь до слияния рек Амур и Уссури. Кроме того, Пекинский трактат зафиксировал пограничную линию от устья Уссури по рекам Уссури и Сунгари до озера Ханка и далее от истока реки Сунгача через озеро Ханка к реке Бэлэнхэ (Тур), а от устья её — по горному хребту к устью реки Хубиту (Хубту), далее — по горам между рекой Хуньчунь и морем до реки Тумыньцзян, где линия границы «упирается в реку Тумыньцзян на двадцать китайских вёрст (ли) выше впадения её в море».

Таким образом базовый контур сегодняшних государственных границ российских Приамурья и Приморья сформирован и существует более 160 лет.

Кроме того, Пекинский трактат устанавливал порядок разрешения пограничных инцидентов, правила двусторонней торговли, российское правительство получило право иметь консульства в Урге и в Кяхте, Цинское правительство могло направлять консулов в Санкт-Петербург и другие города России, также Пекинский трактат в общих чертах определял границу в Центральной Азии, подчёркивая, что она должна проходить по естественным рубежам и с учётом «ныне существующих пикетов».
25 сентября 1864 года в Чугучаке был подписан российско-китайский протокол о делимитации границы от Монголии до Коканда, однако процесс её практической демаркации не начался из-за масштабных и продолжительных внутренних волнений в Китае. В свою очередь Россия была крайне заинтересована в окончательном установлении центральноазиатской границы с Китаем, поскольку через этот регион и далее через китайский Синьцзян проходил основной поток российской торговли.

В 70-е годы 19-го века Россия и Цинская империя совместно действовали против возникшего на юго-западе Синьцзяна мусульманского государства Якуб-бека, связанного с англичанами и турками.

С согласия Цинского правительства российские войска в мае 1871 года заняли Илийский край (примыкает к юго-восточной части Казахстана) и находились там до 1881 года. Цинские войска заняли Джунгарию, затем Кашгарию, и в конечном счёте с Якуб-беком было покончено. Российское правительство было готово вывести войска из Илийского края, но только после того, как Цины удовлетворят пограничные и торговые претензии России и гарантируют амнистию восставшим.
В октябре 1878 года в Ливадии был подписан российско-китайский договор об урегулировании Илийской проблемы на выгодных для России условиях. Однако Цинское правительство отказалось ратифицировать этот договор и подстрекаемое Великобританией начало военные приготовления для силового решения проблемы. Оказавшись перед угрозой британо-китайского союза, направленного против неё, Российская Империя пошла на уступки. Переговоры завершились в Санкт-Петербурге 12 февраля 1881 года подписанием нового российско-китайского договора по Илийскому краю. Условия этого договора были хуже для Российской Империи, чем Ливадийского, однако историческое значение Санкт-Петербургского договора состоит в том, что в нём была определена российско-китайская граница в Илийском крае, западная часть которого (20% территории края) всё-таки осталась за Россией. Кроме того, согласно этому договору Россия получала право открыть консульства в ряде городов Синьцзяна и на других близлежащих китайских территориях, уточнялся статус российской торговли и торговцев в Китае, уточнялись также некоторые участки границы вне Илийского края.

Практическая демаркация российско-китайской границы в Центральной Азии была осуществлена согласно Новомаргеланскому протоколу 1884 года и договорённостями о статус-кво границы на Памире в 1894 году. Таким образом сформировалась существующая сегодня граница Казахстана, Кыргызстана и Таджикистана с Китаем, а также небольшой (около 50 км.) Западный участок нынешней российско-китайской границы.

Современные китайские историки и эксперты часто говорят и пишут о «неравноправном» характере российско-китайских межгосударственных договоров второй половины 19-го века, что по их мнению позволило России «аннексировать» сотни тысяч кв.км. китайской территории. Например, как отмечает исследователь НИИ России, Восточной Европы и Средней Азии Китайской Академии общественных наук (КАОН) Лю Сяньчжун 刘显忠(«Исследователь» — научная должность в КАОН, соответствующая научной должности главного научного сотрудника в РАН):

«В настоящее время в китайском обществе постоянно раздаются голоса по поводу территориальной проблемы, что вызывает беспокойство России и портит наш имидж. Это свидетельствует о том, что проблема взаимопонимания и взаимодоверия между Китаем и Россией существует».

Что касается официальной позиции руководства КНР по территориальной проблеме во взаимоотношениях с СССР/Россией, то в основных чертах она была сформулирована сразу после образования нового Китая в 1949 году и сводилась к тому, что с исторической точки зрения ряд договоров, заключённых Цинским правительством и Царской Россией, начиная с 1858 года, носили неравноправный характер, однако это были официальные международные договора, заключённые двумя суверенными государствами, а коль скоро КНР является государством-продолжателем старого Китая, преемником его международных прав и обязанностей, то она должна признавать в том числе и российско-китайские пограничные договора. Даже сразу после конфликта на Даманском, в мае 1969 года, правительство КНР выступило с заявлением о том, что, признавая «неравноправный» характер этих договоров, оно исходит из реальности, стремится к разрешению пограничных проблем на основе этих договоров и не требует возврата «территорий, аннексированных Царской Россией». Не повлияла на официальную позицию китайской стороны по «территориальной проблеме» и нормализация советско-китайских отношений в конце 80-х годов 20-го века. Как заявил Дэн Сяопин на встрече с М.С.Горбачёвым в Пекине в мае 1989 года:»Мы хотим, чтобы СССР признал неравноправный характер договоров, заключённых Царской Россией с Цинской династией, признал как исторический факт то, что Царская Россия с помощью неравноправных договоров причинила ущерб Китаю. Однако несмотря на то, что захват Россией у Китая в цинскую эпоху более полутора миллионов квадратных километров территории был осуществлён посредством этих договоров, мы с учётом исторических обстоятельств и современной реальности по-прежнему рассчитываем на разумное разрешение пограничных проблем на основе этих договоров».

Черта под официальным российско-китайским диалогом по территориальной проблеме (на обозримую историческую перспективу по крайней мере) подведена в ныне действующем Договоре о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве от 16 июля 2001 года, в статье 6 которого сказано: «Договаривающиеся Стороны … преисполнены решимости превратить границу между ними в границу вечного мира и дружбы, передаваемой из поколения в поколение, и прилагают для этого активные усилия…»

К этому можно добавить, что сложные процессы территориального размежевания Государства Российского и Китайского Государства на Дальнем Востоке и в Центральной Азии в течение 200 лет, со второй половины 17-го века до второй половины 19-го века, были неотъемлемой частью геополитических процессов того времени, неотъемлемой частью общемировой политики с участием не только «двух великих соседей», но и ведущих стран Запада. Когда Цинский Китай в 17-м веке имел военное преимущество над Русским Государством на Дальнем Востоке, он воспользовался этим шансом и заставил русских уступить земли Приамурья. Когда же во второй половине 19-го века слабеющая Цинская династия оказалась под ударами западных «хищников», свой политико-дипломатический шанс не упустила окрепшая в военном отношении Россия.

Отношения Государства Российского и Китайского Государства не ограничивались пограничным размежеванием и торговлей. После 1894 года пограничный и торговый аспекты российско-китайских отношений отошли на второй план, уступив место вопросам политического и экономического проникновения России в Китай совместно с другими империалистическими державами — Великобританией, Германией, Японией, Францией, США, в связи с чем В.И.Ленин в 1900 году написал: «Эту политику грабежа давно уже ведут по отношению к Китаю буржуазные правительства Европы, а теперь к ней присоединилось и русское самодержавное правительство». С другой стороны позднецинский Китай одновременно являлся не только объектом колониальной политики империалистических держав, но и сам проводил жёсткую колониальную политику в отношении Синьцзяна, Монголии, Тибета, при этом активно используя приёмы традиционной китайской дипломатии для извлечения собственной выгоды из соперничества империалистических держав, как это было, к примеру, в ходе политического кризиса по проблеме Илийского края.
После подписания Китаем 17 апреля 1895 года капитулянтского договора, зафиксировавшего его поражение в войне с Японией, Цинская династия нашла в лице Российской Империи силу, готовую выступить в защиту китайских интересов с целью противостояния Японской империи, чьё появление в Маньчжурии всерьёз угрожало бы российскому Дальнему Востоку и Транссибирской магистрали.
Китай нуждался в значительных займах для выплаты контрибуции Японии и сумел получить 100 млн. рублей во французских и российских банках, а в конце 1895 года был основан Русско-Китайский банк, главной целью которого было получение согласия Цинского правительства на продление Транссиба через Маньчжурию к Владивостоку и на получение соответствующих концессий в Маньчжурии. Как рассчитывало Царское правительство, строительство Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД) фактически превратит Маньчжурию в зону российского влияния, что в свою очередь серьёзно изменит баланс сил на Дальнем Востоке в пользу России. Переговоры по поводу КВЖД состоялись в 1895 году в Санкт-Петербурге. Представлявший Россию С.Ю.Витте убедил цинских представителей в том, что строительство дороги в интересах Китая, поскольку магистраль может быть использована для оперативной переброски российских войск в случае вторжения Японии. Со своей стороны Россия согласилась с условием Китая относительно того, чтобы «Общество Китайской Восточной железной дороги» было не российской государственной, а частной компанией, — тем самым китайцы «оберегали» свой территориальный суверенитет в Маньчжурии.

Согласно подписанному в Москве 22 мая 1896 года договору (он носил закрытый характер) Россия получила право строительства КВЖД с возможностью свободных перевозок по ней и с созданием соответствующей полосы отчуждения. Договор по сути представлял собой военный союз России и Китая, по-китайски его называют «Секретным китайско-российским договором о союзе России и Китая против Японии».

Соглашение, непосредственно регулировавшее вопросы, связанные со строительством КВЖД, было подписано 27 августа 1896 года китайским посланником в России и правлением Русско-Китайского банка. В соответствии с этим соглашением, рассчитанным на 80 лет, Русско-Китайский банк получал право на строительство железной дороги на территории Маньчжурии, кроме того, соглашением предусматривалось создание акционерного «Общества Китайской Восточной железной дороги», Устав этого Общества был утверждён Николаем Вторым 4 декабря 1896 года.
В дополнение к Московскому договору Россия добилась права аренды китайских портов Люйшунькоу и Далянь, о чём 15 марта 1898 года в Пекине была подписана «Русско-Китайская конвенция», называемая по-китайски «Договор об аренде Люйшунькоу и Даляня».
Направленное против иностранного присутствия в Китае восстание ихэтуаней — «боксёрское восстание» (1899-1901) превратило Россию из военного союзника в военного противника Цинского Китая, российские войска совместно с войсками семи других держав участвовали в подавлении этого восстания и в августе 1900 года штурмовали Пекин.
После подавления «боксёрского восстания» российские войска оставались на территории Маньчжурии, и проблемы, связанные с их выводом оттуда, стали толчком к развитию российско-японского конфликта, поскольку Япония в июле и в декабре 1903 года требовала от России политических уступок, к которым Царское правительство было не готово. Итогом российско-японских противоречий в Северо-Восточном Китае стала русско-японская война в Маньчжурии в 1904-1905 годах и поражение России, которая была вынуждена признать Корею сферой японского влияния, вывести войска из Маньчжурии, уступить Японии права аренды Порт-Артура и Дальнего, передать ей Южно-Маньчжурскую железную дорогу.
Тем не менее даже в тех предельно сложных условиях российской дипломатии удалось, насколько это было возможно, отстоять интересы своего государства в Северо-Восточном Китае, что нашло отражение в ряде российско-японских договоров и соглашений по Китаю.

Так, секретная часть подписанного в Санкт-Петербурге 17 июля 1907 года российско-японского Соглашения по общеполитическим вопросам фиксировала раздел Северо-Восточного Китая на русскую (северную) и японскую (южную) сферы влияния и обязывала Японию признать наличие специальных интересов России во Внешней Монголии.

Секретная часть подписанного в Санкт-Петербурге 21 июня 1910 года российско-японского Соглашения обязывала Россию и Японию не нарушать «специальных интересов» друг друга в сферах влияния, определённых Соглашением 1907 года, не противодействовать дальнейшему укреплению этих интересов, воздерживаться от политической активности в сфере специальных интересов другой стороны.
В секретной Конвенции, подписанной в Санкт-Петербурге 25 июня 1912 года, демаркационная линия между сферами влияния России и Японии в Северо-Восточном Китае была продлена до границы между Внешней и Внутренней Монголией, а сама Внутренняя Монголия была разделена по пекинскому меридиану на западную (российскую) и восточную (японскую) сферы влияния.
Секретная часть российско-японского Договора, подписанного в Петрограде 20 июня 1916 года, подтверждала прежние российско-японские договорённости по Китаю и оговаривала недопущение установления в Китае политического господства третьей державы, враждебной России и Японии.

Вынужденная серьёзно «потесниться» с Японией в Северо-Восточном Китае Российская Империя тем не менее добилась в те годы значительных дипломатических успехов в Монголии или, как она именовалась тогда, Внешней Монголии, входившей в состав Китая.

С геостратегической точки зрения Внешняя Монголия/Монголия всегда являлась и является естественным «буфером», на протяжённом расстоянии (почти 3,5 тысячи км.) прикрывающим глубинные сибирские просторы России от возможной военной угрозы с китайского направления.

Данное военно-стратегическое обстоятельство, а также несомненные торгово-экономические интересы объективным образом требовали от любых властей Государства Российского добиваться ослабления суверенитета Китая в отношении этого региона

Развернувшиеся в Цинском Китае в 1911 году события антиманьчжурской буржуазно-демократической Синьхайской революции активизировали стремление монгольской знати к независимости от Китая.

Царское правительство осторожно отнеслось к просьбам монгольской элиты о помощи в деле обретения её страной полного государственного суверенитета, сделав ставку на достижение автономии Внешней Монголии в составе Китайского Государства. 23 декабря 1911 года министр иностранных дел Российской Империи С.Д. Сазонов в телеграмме российскому поверенному в империи Цин указывал:»Россия должна выступать посредником между Китаем и Внешней Монголией. Целью такого рода посредничества является заключение китайско-монгольского соглашения, гарантирующего автономию Монголии. Мы полагаем, что такое соглашение должно включать обязательство китайской стороны не размещать свои войска в Монголии, не переселять китайцев на монгольские земли, не создавать на монгольских землях свои органы управления. В свою очередь монголы должны признать сюзеренитет Китая и разрешить Китаю направить в Монголию своих официальных представителей».
Можно предположить, что наученное горьким опытом решительного военно-силового вмешательства во внутрикитайские дела в 1871-1881 годах (Илийский край) и в 1900-1901 годах (Маньчжурия), которое окончилось серьёзными международными проблемами для России, вынужденными и значимыми политическими уступками оппонентам, а в Маньчжурии даже военным поражением и как следствие — внутрироссийскими потрясениями, Царское правительство проявило особую осмотрительность в вопросе претензий Внешней Монголии — части Китая на государственный суверенитет и пошло по пути острожной, постепенной реализации своих геополитических интересов в этом регионе не в формате суверенизации монгольских земель и их полного отделения от Китая, а в формате их автономизации в составе Китайского Государства.
После того, как в декабре 1911 года Внешняя Монголия самопровозгласила свою государственную независимость от Китая и в самом Китае была провозглашена Китайская Республика, а маньчжурская имперская династия Цин рухнула в феврале 1912 года, Российская Империя стала совершать конкретные политико-дипломатические шаги, направленные на материализацию идеи об автономии Внешней Монголии в составе Китайского Государства. Вообще «монгольский вопрос» был главной темой российско-китайских отношений после образования Китайской Республики и в последние годы Российской Империи.
21 октября 1912 года в Урге было заключено «Монголо-Русское соглашение о дружбе» («Соглашение между Россией и Монголией об автономии Внешней Монголии») и «Особые правила ведения торговли» («Протокол» к «Соглашению между Россией и Монголией об автономии Внешней Монголии»), в этих документах впервые было употреблено название «Монголия», а не «Внешняя Монголия», также согласно этим документам Россия получила различные, прежде всего торговые, привилегии в регионе.
5 ноября 1913 года в Пекине была подписана «Русско-Китайская декларация» («Декларация России и Китая о признании автономии Внешней Монголии»), согласно которой Китайская Республика не только официально признала автономию региона, но и особый статус и привилегии России на его территории. Подписанию этого документа предшествовало официальное признание Российской Империей 6 октября 1913 года так называемого северного Бэйянского правительства Китайской Республики в Пекине, в связи с чем в Санкт-Петербурге была открыта дипломатическая миссия Китайской Республики во главе с посланником Ли Цзинжэнем.
25 мая 1915 года в Кяхте представители Китайской Республики, Российской Империи и автономной Внешней Монголии заключили договор — «Трёхстороннее соглашение России, Китая и Монголии об автономии Внешней Монголии», который окончательно закрепил автономный статус региона в составе Китайского Государства и российские привилегии в этом регионе.

К моменту Великой Октябрьской социалистической революции Государство Российское подошло в роли политического лидера в отношениях с Китайским Государством.

Первым столкновением российских и китайских интересов после революции стали события на КВЖД в декабре 1917 года.
В Уставе «Общества Китайской Восточной железной дороги», утверждённом в декабре 1896 года, было определено, что территориальный суверенитет в отношении полосы отчуждения дороги принадлежит Китаю, непосредственно управлялась эта территория российской стороной. Накануне Октябрьской революции российские власти расширили полосу отчуждения КВЖД и осуществляли в её пределах административное управление, отправляли правосудие, дислоцировали военные и полицейские формирования. Именно из-за того, что правительство Царской России и Временное правительство фактически управляли полосой отчуждения КВЖД, правительство Советской России рассматривало эту территорию как де-факто российскую, и в декабре 1917 года В.И.Ленин призвал Харбинский Совет рабочих и солдатских депутатов осуществить на месте вооружённый захват власти. В ответ правительство Китайской Республики направило в Харбин войска, чтобы разоружить Совет и выдворить его членов из Харбина. С советской стороны реакции на жёсткие действия Пекина не последовало, более того, после завершения инцидента правительство РСФСР «выразило понимание» китайским властям и по сути дела дало им понять, что они способны силой добиваться своего в отношениях с Советской Россией. Причём, встречного «понимания» с китайской стороны не последовало, а вскоре, 26 февраля 1918 года, она и вовсе расторгла дипломатические отношения с РСФСР.
Стремясь восстановить дипломатические отношения с признанным мировым сообществом северным Бэйянским правительством Китайской Республики в Пекине дабы вбить клин в его тесные отношения со странами Антанты и укрепить таким образом позиции РСФСР на Дальнем Востоке, а также на волне революционного энтузиазма правительство Советской России в первые годы своего существования по собственной инициативе пошло на серьёзные политические уступки Китаю.
25 июля 1919 года Советское правительство опубликовало «Обращение Совета Народных комиссаров к китайскому правительству и правительствам Северного и Южного Китая», также известное как «Первая Декларация Карахана» (по фамилии замнаркоминдел РСФСР Л.М.Карахана). В Пекине «Первую Декларацию Карахана» получили 26 марта 1920 года из китайского консульства в Иркутске. В тексте документа было сказано:»Советское правительство намерено безо всякого вознаграждения вернуть китайскому народу КВЖД, а также горные, лесные, золотые и другие концессии, грабительски захваченные Царским правительством, правительством Керенского, бандами Хорвата, Семёнова, Колчака, бывшими офицерами, торговцами, капиталистами».
27 сентября 1920 года правительство РСФСР опубликовало «Вторую Декларацию Карахана» — «Ноту Народного комиссариата иностранных дел РСФСР Министерству иностранных дел Китая», в которой в частности было сказано:»Полагаем все договора, заключённые с Китаем прежними российскими правительствами, недействительными, отказываемся ото всех территорий, ранее захваченных у Китая, от всего, что было подло захвачено у Китая Царским правительством и российской буржуазией, и безвозмездно, навечно возвращаем Китаю».
При этом правительство РСФСР предлагало Пекинскому правительству провести переговоры об аннулировании базового «пограничного» Пекинского дополнительного договора от 2 ноября 1860 года, о выходе РСФСР из «Заключительного протокола» от 7 сентября 1901 года, предполагавшего выплату Китаем контрибуции одиннадцати державам-победительницам, в том числе России, а также из всех российско-японских договоров, конвенций и соглашений по Китаю, заключённых в период с 1907 по 1916 год.
Реакция официального Пекина на советские инициативы по поводу переговоров об аннулировании «неравноправных договоров» и соглашений и об отказе РСФСР от российских привилегий в Китае последовала почти через полгода после «Второй Декларации Карахана», когда 11 февраля 1921 года МИД Китайской Республики сообщил своему диппредставителю в Советской России Чэнь Гуанпину:»Правительство Китая надеется как можно скорее приступить к непосредственному обсуждению с Вами перечисленных вопросов».
Замедленную реакцию Китая на абсолютно выгодные для него предложения правительства молодой Советской России можно объяснить только непониманием китайцами смысла «диаметральных политических шараханий» русских, ханьская ментальность попросту не воспринимает такого рода «кульбиты» европейских людей и ей элементарно необходимо время для осознания неожиданных политических выпадов «волосатых» и анализа таковых выпадов на предмет «подвоха».
Наоборот, рассуждавшее исключительно в парадигме европейской ментальности, а потому ожидавшее, да не дождавшееся немедленной позитивной реакции китайской стороны правительство РСФСР по мере укрепления своих внутриполитических позиций после окончания гражданской войны, скорее всего, начало постепенно остывать от революционного запала и переходить к более взвешенным оценкам в вопросах отношений с Китаем, в связи с чем обе «Декларации Карахана» стали справедливо и вовремя (!) осознаваться Москвой как непродуманные, не отвечающие национальным интересам Государства Российского.
31 августа 1922 года Политбюро ЦК РКП(б) направило диппредставителю РСФСР в Китае А.А.Иоффе, который вёл переговоры с Пекинским правительством по вопросам, касавшимся КВЖД и Внешней Монголии, следующее указание:»ЦК полагает, что на переговорах с Китаем недопустимо буквально ссылаться на положения двух Деклараций 1919 и 1920 годов, поскольку в то время Китай должным образом на них не отреагировал»; «В вопросе о КВЖД необходимо зафиксировать некоторые гарантии и некоторые наши особые права, которые были изложены в указаниях товарищу Пайкесу, например, по поводу того, что РСФСР, Дальневосточная Республика (ДВР) и Китай участвуют в управлении КВЖД на паритетных началах»; (А.К.Пайкес – диппредставитель РСФСР в Китае в 1921-1922 годах) «Вопрос государственно-правового статуса Монголии и вывода советских войск из Монголии должен решаться в рамках трёхстороннего соглашения между РСФСР, Китаем и Монголией. Без участия Монголии решать этот вопрос не следует. И здесь нет никакого противоречия с тем, что мы признаём суверенитет Китая в отношении Монголии».
Пекинское правительство действительно промедлило с реакцией на сверхвыгодные для него советские инициативы, а когда всё-таки осознало свою выгоду, начало оказывать давление на РСФСР. 11 ноября 1922 года в «меморандуме №514» МИД Китайской Республики напомнил советской стороне, что в «Первой Декларации Карахана» содержалось обещание передать Китаю КВЖД безвозмездно. В ответном меморандуме 14 ноября 1922 года Иоффе, следуя указаниям ЦК, дипломатично возразил, что именно таких слов в «Первой Декларации» не было, на «обещании передать КВЖД Китаю безвозмездно» был поставлен крест, а китайцы лишний раз пришли к выводу о «двуличии волосатых варваров», и «скользкая» эта политическая история однозначно не пошла на пользу двусторонним отношениям.
Это не значит, что «Декларации Карахана» надо было выполнять себе в ущерб, это значит, что «Декларации Карахана» не надо было публиковать вообще либо надо было подойти к их составлению гораздо более продуманно.
Понимают всю несуразность истории с «Декларациями Карахана» и китайцы. Так, современный китайский историк Ли Цзягу 李嘉谷 , исследователь НИИ новой истории КАОН замечает, что отход РСФСР/СССР от «ряда принципиальных положений и обещаний «Деклараций Карахана» свидетельствовал о всяческом стремлении РСФСР/СССР воспользоваться некоторыми значимыми итогами царской агрессии против Китая, нарушавшей его территориальный суверенитет, и о национальном эгоизме РСФСР/СССР, ставшем впоследствии причиной череды китайско-советских конфликтов».

В период с августа 1923 года по май 1924 года состоялась серия встреч полномочного представителя СССР в Китае Л.М.Карахана с ответственным представителем северокитайского Бэйянского правительства Китайской Республики в Пекине Ван Чжэнтином, а затем с главой МИД этого правительства Веллингтоном Ку, на которых большое внимание было уделено вопросам, связанным с КВЖД. О передаче Китаю всей дороги «безвозмездно» речи больше не шло, как заявил Карахан:»Передать дорогу Китаю не представляется возможным, поскольку моя страна не желает, чтобы из-за этого её позиции в Китае стали слабее, чем позиции других стран».
31 мая 1924 года были подписаны советско-китайские «Соглашения об общих принципах для урегулирования вопросов между Союзом ССР и Китайской Республикой» и «Соглашение о временном управлении КВЖД». В соответствии с первым документом между СССР и Китайской Республикой с 31 мая 1924 года устанавливались дипломатические отношения. В соответствии со вторым документом КВЖД была определена как «совместное чисто коммерческое предприятие», а «все другие вопросы, затрагивающие права национального и местного правительств Китайской Республики, в частности суды, гражданская администрация, армия, полиция, коммунальное хозяйство, налоговая служба, землеустройство (за исключением земли, используемой дорогой) будут находиться в ведении китайских властей». Также было определено, что Управляющий дорогой назначается советской стороной, по одному заместителю Управляющего назначаются от Китайской Республики и от СССР, служащие дороги назначаются на паритетных началах, но при этом механического предоставления должностей китайским служащим не происходит, — в обязательном порядке учитываются деловые качества, техническая подготовка и образовательный уровень соискателей (данная норма была больше в интересах СССР, так как Китай достаточным количеством технических специалистов не располагал).

Советская Россия, СССР предпринимали усилия по сохранению статуса автономии Внешней Монголии в составе Китайской Республики, а затем по обретению Монголией фактической государственной независимости от Китая.

В августе 1919 года именитые аристократы трёх аймаков Внешней Монголии тайно обратились к дубаню (уполномоченному правительства Китайской Республики по военным и гражданским делам) в Урге Чэнь И, высказавшись за отмену статуса автономии Внешней Монголии в составе Китая, за восстановление полного суверенитета Китайской Республики над регионом и с просьбой к центральному правительству в Пекине противостоять влиянию Советской России. В октябре 1919 года уполномоченный северокитайского Бэйянского правительства в Пекине по обеспечению охраны пограничных районов Северо-Западного Китая Сюй Шучжэн получил приказ ввести войска в Ургу, а 22 ноября 1919 года Пекинское правительство опубликовало указ президента Китайской Республики «Снисходя к просьбам» об отмене статуса автономии Внешней Монголии. Восстановление полного суверенитета Китая над регионом приветствовал даже главный китайский революционер того времени Сунь Ятсен, который, возглавляя оппозиционное Пекинскому правительству правительство Южного Китая в Гуанчжоу, 26 ноября 1919 года направил телеграмму своему противнику Сюй Шучжэну с поздравлениями по поводу упразднения автономии Внешней Монголии.
Заявив в «Первой Декларации Карахана» об отказе от российских прав и привилегий на территории Китая, правительство РСФСР тем не менее не сдавало окончательно позиций в «монгольском вопросе». 3 августа 1919 года оно опубликовало «Обращение к монгольскому народу и правительству Автономной Монголии», в котором заявляло:»Русский народ отказался ото всех договоров с японским и китайским правительствами относительно Монголии. Монголия есть свободная страна… Призываем немедленно вступить в дипломатические отношения с русским народом и выслать навстречу Красной Армии посланцев свободного монгольского народа».
3 февраля 1921 года Урга была захвачена отрядами барона Унгерна близкого к атаману Семёнову. В связи с этим РСФСР и ДВР настаивали на вводе своих войск в Монголию для устранения белогвардейской угрозы, но Пекинское правительство соглашалось лишь на ввод войск РСФСР и ДВР на глубину не более 25 км. от границы для создания полосы безопасности и сообщало, что генерал-губернатор трёх северовосточных провинций Китая (Ляонин, Цзилинь, Хэйлунцзян) и одновременно дубань «Монгольского пограничья» Чжан Цзолинь выдвинулся с войсками для уничтожения русских белогвардейцев. Несмотря на возражения официального Пекина войска РСФСР и ДВР 6 июля 1921 года вошли в Ургу, а 12 июля 1921 года там было провозглашено «Народно-революционное правительство Монголии», с которым 5 ноября 1921 года в Москве РСФСР заключила «Соглашение об установлении дружественных отношений между Россией и Монголией», в статье 1 Соглашения было сказано: «Правительство Российской Социалистической Федеративной Советской Республики признаёт единственным законным правительством Монголии народное правительство Монголии».

Китай отреагировал на действия Советской России «Меморандумом МИД Китая Совнаркому РСФСР» от 1 мая 1922 года, в котором заявил:»Необходимо знать, что Монголия является территорией Китайской Республики, и это давно признано мировым сообществом. Произвольно заключив с Монголией указанное соглашение, Совнарком РСФСР нарушил свои прежние заявления, вновь выступил против общепринятых фактов, и наше правительство не может мириться с этим. В связи с вышеизложенным заявляем решительный протест персонально Предсовнаркома РСФСР. Правительство Китая категорически не признаёт любые соглашения, произвольно заключённые Совнаркомом РСФСР с Монголией».
Скорее всего, жёсткость Китая, сложность международной обстановки и заинтересованность в налаживании отношений с Китайской Республикой всё-таки влияли на позицию СССР в вопросе о суверенитете Монголии, поскольку 31 мая 1924 года в «Соглашениях об общих принципах для урегулирования вопросов между СССР и Китайской Республикой» в статье 5 Монголия была однозначно названа составной частью Китая:»Правительство Союза ССР признаёт, что Внешняя Монголия является составной частью Китайской Республики и уважает там суверенитет Китая». Возможно также и то, что имела место международно-правовая казуистика: рассматривая Монголию де-факто независимой, СССР при этом вынужденно заявлял о том, что де-юре это территория Китая. Сравнить это, если угодно, можно с современной позицией США в отношении Тайваня: Соединённые Штаты официально заявляют о приверженности принципу «одного Китая», на деле же фактически выстраивают отношения с тайваньской администрацией как с правительством суверенного государства.

Не сумев заполучить под свой полный контроль всю КВЖД целиком в ходе советско-китайских переговоров с августа 1923 года по май 1924 года, Китайская Республика в начале 1929 года в ультимативной форме потребовала, чтобы распоряжения Управляющего КВЖД, назначавшегося советской стороной, в обязательном порядке согласовывались с китайскими советниками. Требование это было отклонено, после чего настал черёд открытых провокаций с разгромом генконсульства СССР в Харбине 27 мая 1929 года, арестами свыше двух тысяч советских граждан из числа сотрудников КВЖД, харбинского генконсульства и других, причём, более 10 арестантов были обезглавлены. 10 июля 1929 года председатель Правления АО КВЖД Люй Чжунхуан потребовал от назначенного советской стороной Управляющего КВЖД А.И.Емшанова, чтобы начальниками всех ключевых управлений дороги стали китайцы, и чтобы все распоряжения Емшанова заверялись подписью члена Правления АО КВЖД Фан Чикуаня. После отказа Емшанова выполнить эти требования китайские власти захватили телеграф в Харбине, закрыли конторы советского торгпредства, Далгосторга, Совторгфлота, нефтяного и газового синдиката, штаб-квартиру железнодорожного профсоюза, возобновили аресты советских граждан. 11 июля 1929 года председатель Правления АО КВЖД Люй Чжунхуан, обвинив Емшанова в нарушении статьи 6 «Соглашения о временном управлении КВЖД» от 31 мая 1924 года (пропаганда, направленная против политической и социальной системы Китая, планы по свержению китайского правительства), своим решением уволил советского Управляющего КВЖД и всех начальников отделов — граждан СССР. Последовали официальные ноты протеста с обеих сторон, и 20 июля 1929 года дипломатические отношения между СССР и Китайской Республикой были расторгнуты.

С 12 октября по 20 ноября 1929 года продолжались боевые действия между РККА и китайскими войсками, завершившиеся военной победой советской стороны.
22 декабря 1929 года СССР и Китайская Республика подписали Хабаровский протокол, согласно которому КВЖД вновь признавалась совместным советско-китайским предприятием, полномочия Управляющего КВЖД А.И.Емшанова и председателя Правления АО КВЖД Люй Чжунхуана были прекращены, на должность Управляющего КВЖД СССР назначил Ю.В.Рудого, приступившего к исполнению обязанностей 30 декабря 1929 года. 25 декабря 1929 года советские войска были полностью выведены с территории Китая, нормальная работа КВЖД была восстановлена.

В результате конфликта вокруг КВЖД СССР сохранил статус-кво дороги как совместного советско-китайского коммерческого предприятия, цели китайской стороны по взятию дороги под свой полный контроль достигнуты не были. Дипломатические отношения СССР и Китайской Республики остались расторгнутыми и после завершения конфликта.

18 сентября 1931 года началась японская агрессия в Маньчжурии, положившая начало национально-освободительной борьбе китайского народа в течение почти 14 лет.

«Инцидент 18 сентября» привёл к изменению советско-китайских межгосударственных отношений, которые после конфликта 1929 года находились на низшей точке.
Как отмечает современный китайский историк Сюэ Сяньтянь 薛衔天 , исследователь НИИ новой истории КАОН: «После Маньчжурского инцидента китайско-советские отношения стремительно улучшались».
Первоначально СССР занял «позицию невмешательства» в ситуацию вокруг «инцидента 18 сентября». Обусловлено это было, во-первых, негласным уведомлением МИДом Японии Москвы о том, что японские войска не будут наступать севернее рубежа река Таоэрхэ- река Сунгари, то есть севернее широты Харбина, во-вторых, тем, что Национальное правительство Китайской Республики в Нанкине всё ещё было враждебно настроено в отношении СССР после конфликта 1929 года (28 декабря 1928 года северное Бэйянское правительство Китайской Республики со столицей в Пекине потерпело окончательное поражение в борьбе с возглавляемым Чан Кайши Гоминьданом. Столица Китайской Республики с новым Национальным правительством находилась в Нанкине. После захвата Нанкина японцами 13 декабря 1937 года столица Китайской Республики находилась в Чунцине до его падения под ударами НОАК 30 ноября 1949 года), и, в-третьих, тем, что СССР, сосредоточенный на внутриэкономическом созидании, всеми силами старался избегать международных конфликтов, особенно с таким сильным противником, как Япония. Позиция СССР развеяла опасения Японии, в связи с чем она активизировала наступательные действия в Маньчжурии. Когда у японцев возникла необходимость использовать КВЖД для воинских перевозок, замнаркоминдел СССР Л.М.Карахан 29 января 1932 года заявил японскому послу в Москве Коки:»КВЖД находится в совместном управлении Китая и СССР. Если китайская сторона согласна на использование дороги для перевозки японских войск, у СССР нет возражений по этому поводу». 30 января 1932 года в Харбине глава разведслужбы Квантунской армии Кэндзи Доихара вынудил китайцев согласиться на транспортировку японских войск по КВЖД. В тот же день советский Управляющий КВЖД дал указание выделить составы для перевозки японских войск по железной дороге Чаньчунь— Харбин. 5 февраля 1932 года Квантунская армия заняла Харбин — узловой элемент системы КВЖД, благодаря чему японцам удалось оккупировать весь Северо-Восточный Китай.
Тем не менее «позиция невмешательства», занятая СССР, не устраняла принципиальных опасений Советского Союза по поводу ситуации в Маньчжурии. Уже 23 сентября 1931 года «Правда» отмечала, что «Маньчжурия может стать трамплином для действий против СССР на Дальнем Востоке».

В конце 1931 года наркоминдел СССР М.М.Литвинов встречался со следовавшим через Москву новым министром иностранных дел Японии Кэнкити Ёсидзава и, стремясь обеспечить безопасность советского Дальнего Востока, предложил заключить советско-японский договор о ненападении, однако ответа на свою инициативу не получил.

В то же время замнаркоминдел СССР Л.М.Карахан несколько раз встречался с представителем Китайской Республики Мо Дэхуэем, сообщил ему о том, что СССР крайне внимательно следит за развитием ситуации в Маньчжурии, и заявил:»Китайский народ не должен сомневаться в том, что наше сочувствие на стороне Китая»; «Только СССР является истинным другом китайского народа». В ответ Мо Дэхуэй сказал, что СССР не может быть бесстрастным наблюдателем японской агрессии, и что если у Китая и Советского Союза будут дружеские отношения, «это как минимум поможет уменьшить последствия агрессии Японии».

Надежды правившего в Китае Чан Кайши на разрешение Маньчжурского конфликта с помощью международной дипломатии не оправдались. США, Великобритания и Лига наций проводили политику умиротворения Японии, в связи с чем Китайская Республика начала переориентировать свою внешнюю политику в расчёте на улучшение отношений с СССР и получение его помощи для противостояния Японии.

Был заинтересован в сближении с Китаем и СССР, поскольку после образования в марте 1932 года на территории Маньчжурии прояпонского государства Маньчжоу-Го Япония отбросила прежние обещания не нарушать советские интересы на КВЖД и стала оказывать всестороннее давление на администрацию дороги. При этом на прилегавших к дальневосточным границам СССР территориях была развёрнута японская Квантунская армия, власти Маньчжоу-Го политически и экономически вытесняли Советский Союз из Северо-Восточного Китая, проводили недружественную политику в отношении МНР, что в свою очередь создавало потенциальную угрозу сибирским регионам СССР. Кроме того, несмотря на «позицию невмешательства» Москвы относительно японского вторжения в Маньчжурию, несмотря на то, что СССР признал Маньчжоу-Го (впоследствии 23 марта 1935 года СССР продал КВЖД Маньчжоу-Го), а также несмотря на то, что СССР пошёл на уступки Японии в вопросах рыболовства и добычи полезных ископаемых, Япония упорно отказывалась заключать с СССР договор о ненападении, и у советского руководства не оставалось иного выхода, кроме стратегической переоценки своей китайской политики. Ради улучшения отношений с Китайской Республикой СССР отказался от поддержки по линии Коминтерна и советской разведки политики советизации в Китае, которую проводила КПК в «освобождённых районах» (Китайская Советская республика была провозглашена 7 ноября 1931 года на территории «центрального советского района» в восточной части провинции Цзянси и западной части провинции Фуцзянь), пошёл на сближение с Национальным правительством Китайской Республики и предпринимал усилия по налаживанию сотрудничества Гоминьдана и КПК для их совместного отпора Японии.
12 декабря 1932 года дипломатические отношения СССР и Китайской Республики были восстановлены.
Англосаксонское лобби в рядах Гоминьдана в лице таких политиков, как Сун Цзывэнь, Кун Сянси, поняв, что США и Великобритания «умыли руки» и оставили Китай один на один с Японией, сумело убедить Чан Кайши в том, что восстановление дипотношений с СССР позволит сдержать активность прояпонских сил в Китае (к прояпонским относились такие политики, как Ван Цзинвэй, Чжан Цюнь) и, возможно, даже позволит непосредственно втянуть СССР в конфликт с Японией. О том, почему Китайская Республика вынуждена переориентировать свою политику с США и Великобритании на СССР, пояснил китайский посол в Великобритании Го Тайци на встрече с послом СССР в Великобритании И.М.Майским 8 февраля 1935 года:

«Китай всегда искал поддержки и рассчитывал на содействие западных стран, возлагая особые надежды на Великобританию и США… К сожалению, мы вынуждены признать, что фактически Запад ничего не сделал для Китая…»

До этого, 1 октября 1934 года, профессор университета Цинхуа Цзян Тинфу по поручению Чан Кайши встречался в Москве с замнаркоминдел СССР Б.С.Стомоняковым, курировавшим дальневосточное направление, и сообщил ему следующее:

«Чан Кайши поручил передать, что, как он полагает, у Китая и СССР существует целый ряд общих интересов. По его мнению любой ущерб интересам и статусу Советского Союза означает удар по статусу и интересам Китая. Чан Кайши хочет понять, разделяет ли советское правительство эти выводы?»

Также Цзян Тинфу интересовался, насколько глубоко конфликт 1929 года повлиял на дальнейшее развитие китайско-советских отношений. Ответ Стомонякова был следующим:

«Все прекрасно понимают, что в расколе советско-китайских отношений, произошедшем после периода сотрудничества СССР и Китая, виновато прежде всего китайское правительство. Однако сегодня наши политические отношения с Китаем, в особенности наши отношения с Чан Кайши, который играет в Китае лидирующую роль, должны определяться не воспоминаниями и не эмоциями, а пониманием общих интересов Китая и СССР, искренними надеждами на развитие и укрепление отношений между нашими странами. Мы относимся к Чан Кайши так же, как относимся к другим дружественным нам лидерам, и уважаем его так же, как их. И на эту позицию не повлияет ни какое бы то ни было личное восприятие, ни какие бы то ни было предубеждения».

Выяснив, что СССР в принципе готов на сближение с Китаем, Цзян Тинфу в отчёте Чан Кайши написал:»В настоящее время нет нужды заключать специальный договор с СССР либо демонстрировать дружбу с ним иным формальным образом. При этом необходимо на деле взращивать дружбу с Советским Союзом, закладывать основы взаимного доверия».
В октябре 1935 года Чан Кайши и Кун Сянси встречались с послом СССР в Китае А.Е.Богомоловым и предложили организовать поставки советской военной помощи в Китай через Синьцзян. 15 ноября 1935 года Богомолов получил телеграмму Стомонякова, в которой сообщалось о принципиальном согласии советской стороны продавать Китайской Республике военную продукцию, а 24 декабря 1935 года Стомоняков проинформировал Богомолова о готовности правительства СССР «предметно обсуждать с китайской стороной вопросы заключения двусторонних соглашений».

Убедившись в том, что Москва не просто не против оказывать Китаю военную помощь, но и готова делать конкретные шаги в этом направлении, Нанкин удовлетворился, но спешить с практическими делами не стал. Сработала типичная модель деловых отношений, когда китайцы «закидывают крючок» и, убедившись, что визави охотно и глубоко этот «крючок» «заглотил», оставляют его до поры «подвешенным», в недоумении, почему высказанная китайцами же инициатива не получает конкретного продолжения, а сами рассматривают другие варианты и прикидывают выгодные для себя комбинации.

Чан Кайши в тот момент опасался ещё большего углубления китайско-японских противоречий из-за возможного сближения Китая с Советским Союзом и прямо сказал об этом Богомолову:

«Японцы требуют переговоров, и нам придётся с ними разговаривать, потому что Япония сильна. Если же мы заключим соглашение с вами, любые переговоры с японцами потеряют всякий смысл».

Кроме того, заключению официального советско-китайского договора относительно советской военной помощи Китаю препятствовала проблема КПК, поскольку СССР отказывался воздействовать на китайских коммунистов с тем, чтобы они признали безоговорочное политическое лидерство Гоминьдана.
Инцидент у моста Лугоуцяо 7 июля 1937 года стал прологом полномасштабной агрессии Японии против Китая, США и Великобритания по-прежнему проводили политику умиротворения Японии, и у Чан Кайши больше не оставалось другого выхода, кроме немедленного заключения договора с СССР. 21 августа 1937 года в Нанкине СССР и Китайская Республика заключили Договор о ненападении сроком на пять лет, в рамках которого Советский Союз приступил к оказанию масштабной военной помощи Китаю, предоставив три кредита под низкие проценты на общую сумму 250 млн. долларов для закупки советской военной техники по ценам ниже мировых и направив в Китай большую группу военных советников и военных пилотов. Кроме того, тысячи советских инженерно-технических специалистов помогали Китаю в сооружении и эксплуатации северо-западной транспортной автомагистрали Сиань — Ланьчжоу — Дихуа (Урумчи) — Хоргос для перевозки советских военных грузов. Как отмечал в 1944 году председатель Законодательного Юаня (Палаты) Китайской Республики Сунь Кэ:

«После событий 7 июля 1937 года и до начала советско-германской войны, то есть целых четыре года, бОльшую часть необходимых для ведения войны материальных ресурсов мы получали исключительно благодаря советской помощи».

Как отмечает историк Сюэ Сяньтянь, для Советского Союза Договор о ненападении с Китайской Республикой был выгоден тем, что благодаря советской помощи Китай сковывал военные силы Японии и тем самым ослаблял давление Квантунской армии на советские дальневосточные границы.

Сюэ Сяньтянь образно сравнивает Китай периода антияпонской войны с «палисадником у задних ворот Советского Союза», сыгравшем роль стратегического заслона на пути потенциальной японской агрессии против СССР.
СССР не прекратил военные поставки в Китай даже после заключения советско-японского Пакта о нейтралитете 13 апреля 1941 года и свернул их только с началом Великой Отечественной войны, а советские военные специалисты были отозваны из Китая в начале 1942 года.

На фоне военных неудач Советского Союза в первый период войны и прекращения военной помощи Китайской Республике от «союзничества» с СССР в Китае не осталось и следа.

Например, в печатных изданиях гоминьдановской фракции СС “Central Club”— «Центральный клуб», куда входили представители главным образом центральных партийных структур Гоминьдана, стали публиковаться антисоветские и прогерманские высказывания, неудачи РККА расценивались как «поражение социализма». Росту антисоветских настроений в Китае способствовало и то, что СССР отвергал требования Национального правительства Китайской Республики немедленно вступить в войну с Японией. Кроме того, серьёзно осложняли советско-китайские отношения в период антияпонской войны в Китае проблемы Синьцзяна и Танну-Урянхай (Тувы).
С апреля 1933 года китайскую провинцию Синьцзян бессменно возглавлял Шэн Шицай, умело ладивший с Советским Союзом и получавший благодаря этому советскую поддержку в борьбе с местными мусульманскими националистами. 26 ноября 1940 года генконсул СССР в Дихуа (Урумчи) И.Н.Бакулин по поручению И.В.Сталина провёл секретные переговоры с Шэн Шицаем и без ведома Национального правительства Китайской Республики заключил с ним соглашение, по которому СССР получал все права для изыскания и добычи на территории Синьцзяна месторождений олова и сопутствующих минералов, для строительства там факторий, складов, жилых зданий, медицинских учреждений, учебных заведений, электростанций, железных и автомобильных дорог и т.д.. Кроме того, в течение 10 лет предусматривался беспошлинный ввоз на территорию Синьцзяна материалов и оборудования, необходимых для строительства этих объектов, беспошлинный экспорт из Синьцзяна добытого в рамках этого соглашения олова и сопутствующих минералов, а советские инженерно-технические специалисты получали право свободно селиться в Синьцзяне.
До весны 1942 года СССР в принципе широко пользовался своими привилегиями на территории Синьцзяна, однако затем китайские власти развернули там антисоветскую кампанию.

В июле 1942 года, когда ситуация на советско-германском фронте приняла катастрофический характер, Национальное правительство Китайской Республики, так сказать, в полном соответствии с конфуцианским постулатом «если благородный муж не может реализовать свои замыслы, он не отступает от них, а ждёт, когда представится возможность для их реализации», а также в соответствии со стратагемой №5 «грабить во время пожара» попыталось воспользоваться критическим положением Советского Союза и вернуть регион под свой фактический контроль. К тому же истекал срок пятилетнего советско-китайского Договора о ненападении от 21 августа 1937 года, помощь Китаю военной техникой и военными советниками СССР больше не оказывал, а потому китайскую сторону ничего не сдерживало от недружественных шагов.

В июле 1942 года для демонстрации синьцзянскому главе Шэн Шицаю своего расположения Национальное правительство Китайской Республики направило в регион Чжу Шаоляна, командующего оперативным сектором Национальной революционной армии (НРА) Китайской Республики на территории прилегающих к Синьцзяну китайских провинций Суйюань, Нинся, Ганьсу, Цинхай. В сентябре 1942 года Синьцзян посетила супруга Чан Кайши Сун Мэйлин с пожеланиями фактического воссоединения региона с остальным Китаем. Тогда же, в сентябре 1942 года, Национальное правительство Китайской Республики потребовало от СССР вывести из Дихуа (Урумчи) 8-й полк РККА и демонтировать авиасборочный завод, находившийся в 40 км. от Дихуа под охраной батальона НКВД и с 1 октября 1940 года собиравший из советских комплектующих истребители И-16 (предприятие было окончательно демонтировано в 1943 году, оборудование вывезено в Алма-Ату). Шэн Шицай же, много лет пользовавшийся выгодами от дружбы с Советским Союзом, летом 1942 года, ожидая неминуемого военного поражения «патрона», моментально принял сторону Национального правительства Китайской Республики и подключился к кампании по выдавливанию СССР из региона. 5 октября 1942 года Шэн Шицай направил советскому правительству официальную ноту с требованием в течение трёх месяцев отозвать из Синьцзяна всех советских преподавателей, советников, медработников, технических специалистов и вывести из региона все дислоцированные там советские воинские формирования.

Не желая окончательно терять влияние в регионе, СССР с 1943 года переориентировался на поддержку тех, против кого в своё время помогал бороться Шэн Шицаю, – синьцзянских мусульман. Благодаря советской поддержке 12 ноября 1944 года в Кульдже была провозглашена Восточно-Туркестанская республика, а в апреле 1945 года сформирована Национальная армия Восточного Туркестана под командованием советского генерал-майора И.Полинова.

Весной 1945 года этой армии в Синьцзяне противостояла 100-тысячная группировка НРА, боевые действия в Синьцзяне против войск Китайской Республики с негласным участием советских военнослужащих продолжались до середины августа 1945 года, до тех пор, пока СССР не отказался от вмешательства в синьцзянские дела и не прекратил поддержку Восточно-Туркестанской республики согласно советско-китайскому Договору о дружбе и союзе от 14 августа 1945 года.

Что касается Танну-Урянхай (Тувы), этот регион в древности некоторое время находился под управлением Китая, поэтому, когда 14 августа 1921 года там возникло независимое государство, ориентированное на РСФСР/СССР, и особенно, когда 17 августа 1944 года Тува вошла в состав СССР, Китайская Республика расценила это как «аннексию территории Китая».

«Ялтинские соглашения», подписанные 11 февраля 1945 года главами СССР, США и Великобритании, в том числе гарантировали интересы Советского Союза по ряду традиционно важных вопросов отношений с Китаем: сохранение статус-кво Монголии, то есть её статус фактически независимого государства; обеспечение преимущественных прав СССР в китайском торговом порту Дайрен (Далянь) и восстановление прав СССР на аренду Порт-Артура (Люшунькоу) в качестве базы ВМФ СССР; совместная эксплуатация СССР и Китаем КВЖД и Южно-Маньчжурской железной дороги с обеспечением преимущественных интересов СССР. При этом в «Ялтинских соглашениях» особо отмечалось, что «по совету Маршала И.В.Сталина» президент США примет меры к тому, чтобы «генералиссимус Чан Кайши» дал согласие по всем трём перечисленным пунктам. «Эти претензии Советского Союза, — как указывалось в «Ялтинских соглашениях», — должны быть безусловно удовлетворены после победы над Японией». СССР со своей стороны обязывался вступить в войну с Японией на стороне союзников через два-три месяца после капитуляции Германии и окончания войны в Европе.

По мнению историка Сюэ Сяньтяня:

»Китайская Республика скрепя сердце приняла условия «Ялтинских соглашений» и, пожертвовав своим территориальным суверенитетом, заключила с СССР Договор о дружбе и союзе в обмен на участие Советского Союза в войне с Японией».

Как подчёркивает китайский историк, Чан Кайши пошёл на это даже не столько из-за крупных военных неудач Китая в 1944 году, сколько из-за «проблемы КПК».
Эта же причина — «проблема КПК» заставляла США активно влиять на Чан Кайши, склоняя его к заключению договора с СССР. Как пишет Сюэ Сяньтянь, стремясь нейтрализовать экспансию СССР в Восточной Азии, в частности в Китае, американцы были заинтересованы в существовании после Второй мировой войны единого китайского государства во главе с правительством Чан Кайши, однако без решения «проблемы КПК» по логике США Китай неизбежно оказывался ввергнутым в гражданскую войну, что не только ослабляло бы правительство Чан Кайши, но и означало бы вмешательство СССР в китайские дела для поддержки коммунистов.
Как и Чан Кайши, Рузвельт полагал, что «ключ к решению проблемы КПК в руках Советского Союза», и пытался выяснить мнение Сталина по поводу взаимоотношений Гоминьдана и КПК.

В июне 1944 года во время встречи в Москве с послом США Гарриманом Сталин заметил:»КПК — ненастоящая компартия».

Когда Рузвельт назначил Хёрли послом США в Китайской Республике для содействия Чан Кайши в решении «проблемы КПК», Хёрли специально заехал в Москву, чтобы выслушать мнение Сталина о китайских коммунистах. В беседе с Хёрли Сталин подчеркнул, что в любом случае не следует отождествлять СССР с КПК:»Они (КПК) хоть и называют себя коммунистической партией, на самом деле не имеют ничего общего с подлинным коммунизмом».

Поняв, что Сталин не будет поддерживать КПК в борьбе с Гоминьданом, Рузвельт решил, что в обмен на отказ СССР от поддержки КПК и ради альянса Китайской Республики с СССР следует удовлетворить советские требования, заявленные в «Ялтинских соглашениях».

Для посредничества в вопросе формирования китайско-советского альянса новый президент США Трумэн в мае 1945 года направил в Москву своего представителя Хопкинса, в беседе с которым Сталин подчеркнул, что СССР не станет препятствовать объединению Китая, более того, будет способствовать его объединению под властью Чан Кайши. Сталин добавил, что когда советские войска займут Северо-Восточный Китай, Чан Кайши сможет прислать туда своих представителей для передачи им властных полномочий. Сталин также отметил, что считает Чан Кайши лучшим политическим лидером Китая, а в способность руководителей КПК объединить Китай не верит. По итогам этой встречи Хопкинс пообещал Сталину, что до 1 июля 1945 года «затащит» в Москву Сун Цзывэня, министра иностранных дел Китайской Республики, для переговоров о заключении советско-китайского договора.
Центральным вопросом советско-китайских переговоров в Москве в июле – первой половине августа 1945 года была Монголия. Как и США, Чан Кайши считал, что статус-кво Монголии, о котором говорится в «Ялтинских соглашениях», не предполагает признания её независимости Китайской Республикой. Тем не менее ради решения главной для себя «проблемы КПК» он дал указание Сун Цзывэню «не жалеть один Север, но сохранить два Севера», то есть согласиться с фактической независимостью Монголии, но при этом добиться признания Советским Союзом китайского суверенитета в отношении Синьцзяна, отказа от поддержки Восточно-Туркестанской республики и передачи Китайской Республике права административного управления Северо-Восточным Китаем после вступления туда советских войск. Кроме того, Чан Кайши дал указание Сун Цзывэню потребовать от СССР подлинных гарантий того, что Советский Союз поддерживает концепцию «одного Китая» под властью Гоминьдана.
Подписание советско-китайского Договора о дружбе и союзе состоялось 14 августа 1945 года. Позднее Национальное правительство Китайской Республики не возражало против проведения в МНР 20 октября 1945 года всенародного референдума, подтвердившего де-факто государственную независимость Монголии. (Взаимное признание суверенитета де-юре Монгольской Народной республикой и Китайской Народной республикой произошло 6 октября 1949 года).

В целом по мнению историка Сюэ Сяньтяня заключением советско-китайского Договора о дружбе и союзе Сталин добился создания на территории Синьцзяна, Монголии и Северо-Восточного Китая «сферы стратегической безопасности» Советского Союза на китайском направлении. В обмен на это Сталин гарантировал Чан Кайши, что СССР ограничит ввод войск КПК в Северо-Восточный Китай, передаст всю полноту власти в этом регионе Национальному правительству Китайской Республики, не будет поддерживать КПК в её борьбе с Гоминьданом, а наоборот будет использовать своё влияние, чтобы убедить китайских коммунистов отказаться от вооружённой борьбы.

Одновременно с Договором о дружбе и союзе СССР и Китайская Республика заключили четыре соглашения по Северо-Восточному Китаю, в соответствии с которыми СССР получил Люшунькоу (Порт-Артур) в качестве базы ВМФ СССР сроком на 30 лет, совместно с Китаем эксплуатировал КВЖД и Южно-Маньчжурскую железную дорогу, обладал преимущественным статусом в порто-франко Далянь. Кроме того, этими соглашениями предусматривалось, что СССР и Китайская Республика будут обладать монополией на экономическое сотрудничество в Северо-Восточном Китае, категорически исключающее экономическое присутствие в регионе третьей стороны.

В сегодняшнем Китае Договор о дружбе и союзе от 14 августа 1945 года расценивается общественным мнением и научным сообществом как «союз под стенами осаждённого города» — так китайцы называют унизительные договорённости, заключённые под давлением сильного оппонента.

Историк Сюэ Сяньтянь также называет этот Договор «сыновьим», то есть следствием «договора материнского», коим являлись «Ялтинские соглашения», и считает, что именно опасения Сталина относительного того, что США и Великобритания могут оспорить обретённое СССР по «Ялтинским соглашениям» право на Южный Сахалин и Курильские острова, заставляли его (Сталина) «от и до» выполнять все положения Договора вплоть до окончательного краха режима Чан Кайши (СССР расторг дипотношения с Китайской Республикой 3 октября 1949 года, на следующий день после установления дипотношений с КНР).
Сюэ Сяньтянь подчёркивает, что даже когда участь Гоминьдана и Китайской Республики в гражданской войне с КПК была предрешена, тема советско-китайского Договора о дружбе и союзе от 14 августа 1945 года оставалась в центре переговоров А.И.Микояна с руководством КПК в резиденции ЦК КПК в деревне Сибайпо провинции Хэбэй и переговоров Лю Шаоци с руководством СССР и ВКП(б) в Москве летом 1949 года.
Китайский историк отмечает, что в процессе практической реализации Договора о дружбе и союзе от 14 августа 1945 года административное управление в Люшунькоу и Даляне со временем перешло к КПК, Китайско-Чаньчуньская железная дорога (именно так стала именоваться КВЖД и Южно-Маньчжурская железная дорога после заключения Договора) постепенно стала использоваться для перевозок антигоминьдановской Объединённой демократической армии Северо-Восточного Китая, а Сталин со временем «признал дополнявшее Договор соглашение по Люшунькоу неравноправным и был согласен на вывод оттуда советских войск, как только этого потребует КПК». Кроме того, СССР «способствовал занятию Синьцзяна войсками КПК, которые вошли в Дихуа 20 октября 1949 года».

По мнению Сюэ Сяньтяня смягчение советской позиции по Договору о дружбе и союзе от 14 августа 1945 года объяснялось тем, что в отличие от Гоминьдана КПК последовательно отстаивала национальные интересы Китая, и в процессе гражданской войны в Китае в 1946-1950 годах Советскому Союзу приходилось всё больше считаться с позицией китайских коммунистов.

Тем не менее, делает вывод китайский исследователь, сразу после заключения советско- китайского Договора о дружбе и союзе от 14 августа 1945 года и до второй половины 1947 года, до перелома ситуации в гражданской войне в пользу КПК, межгосударственные отношения между СССР и Китайской Республикой носили приоритетный характер, на их фоне отношения между ВКП(б) и КПК пребывали в тени.

По мнению Сюэ Сяньтяня сразу после заключения Договора позиция СССР, основанная на строгом выполнении его положений, проявилась в игнорировании Советским Союзом обращения командующего войсками КПК Чжу Дэ от 15 августа 1945 года к США, Великобритании и СССР с требованием предоставить КПК право принять капитуляцию японских войск.
Другим важным аспектом реализации Советским Союзом положений Договора о дружбе и союзе от 14 августа 1945 года китайский историк считает давление СССР на Мао Цзэдуна с целью заставить его сесть за стол переговоров с Гоминьданом в столице Китайской Республики Чунцине и отказ СССР поддерживать КПК в случае её вооружённого конфликта с Гоминьданом.
14, 20 и 23 августа 1945 года Сталин трижды телеграфировал Мао Цзэдуну в резиденцию ЦК КПК в Яньани (столица подконтрольного КПК Пограничного района на стыке провинций Шэньси-Ганьсу-Нинся), убеждая его вступить в переговоры с Чан Кайши и уверяя, что в Чунцине за его личную безопасность будут отвечать СССР и США.
Делегация КПК в составе Мао Цзэдуна, Чжоу Эньлая и Ван Жофэя прибыла на мирные переговоры в столицу Китайской Республики, каналом её регулярной связи с Москвой было советское посольство в Чунцине. Переговоры проходили с 28 августа по 10 октября 1945 года, помимо обсуждения численности вооружённых сил, которые должны были остаться под контролем КПК после их сокращения, стороны обсуждали политические вопросы. КПК настаивала, чтобы под её административным управлением остались пять провинций к северу от Хуанхэ (Шаньдун, Хэбэй, Шаньси, Чахар, Жэхэ), и соглашалась на сотрудничество с Гоминьданом в составе нового «объединённого правительства». Гоминьдан был категорически против идеи «объединённого правительства», считая, что вся полнота власти должна остаться в руках действующего Национального правительства Китайской Республики, а представители КПК должны просто войти в него. Кроме того, Гоминьдан решительно возражал против перехода под контроль КПК пяти северных провинций, полагая, что это фактически приведёт к расколу Китая на два государства.
В беседе с послом США в Москве Гарриманом Сталин предельно чётко озвучил советскую позицию относительно переговоров Гоминьдана и КПК, сказав:»Если китайцы позволят создать у себя два правительства, то совершат глупость». Вот почему, когда 30 августа, 6 сентября и 5 октября 1945 года делегаты КПК приезжали в советское посольство в Чунцине, посол СССР А.А.Петров на все их вопросы отвечал обтекаемыми фразами, уходя от конкретных рекомендаций. В свою очередь Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая, помимо отношения Москвы к обсуждаемым на переговорах вопросам, очень интересовала позиция СССР в случае военного вмешательства США в возможный конфликт между КПК и Гоминьданом на стороне Гоминьдана, однако и на эту тему они не получили от Петрова никакой конкретики.
Представители Гоминьдана также интересовались позицией СССР относительно проходивших переговоров. 7 сентября 1945 года, то есть на следующий день после посещения советского посольства делегацией КПК, туда прибыл сын Чан Кайши Цзян Цзинго (в период жизни в СССР его звали «Николай Елизаров»), интересовавшийся позицией Москвы и настойчиво выяснявший, о чём накануне Петров разговаривал с коммунистами. Петров же дипломатично повторял обеим сторонам, что переговоры должны продолжаться, и что Гоминьдану и КПК следует прийти к единству путём компромиссов.
10 октября 1945 года Гоминьдан и КПК подписали «Протокол встречи правительства и представителей КПК», так называемое в Китае «соглашение двойной десятки» (то есть десятого числа десятого месяца) или «компромиссное соглашение», которым предусматривался созыв Политической консультативной конференции с участием представителей всех политических партий и группировок Китая, а также беспартийных. Кроме того, соглашением предусматривалась посредническая роль спецпредставителя президента США — Маршалла.
В тот же день в советском посольстве состоялся банкет по случаю убытия Мао Цзэдуна в Яньань. На банкете Мао Цзэдун сообщил резиденту советской разведки Н.В.Рощину «сведения высокой секретности», рассказав, что согласно договорённостям с Гоминьданом КПК сократит количество своих воинских формирований до 20 дивизий, но при этом увеличит их штатный состав таким образом, что общая численность вооружённых сил КПК останется неизменной. Центральной темой беседы делегатов КПК с послом Петровым вновь стал вопрос о позиции СССР в случае военной поддержки Соединёнными Штатами Гоминьдана в его возможном конфликте с КПК, однако, как и прежде, ничего конкретного посол не сказал.
27 декабря 1945 года было принято Коммюнике Московского совещания министров иностранных дел СССР, США и Великобритании, в котором заявлялось о необходимости объединения и демократизации Китая под руководством действующего Национального правительства Китайской Республики, но при невмешательстве других государств во внутренние дела Китая.
Когда делегация КПК снова прибыла в Чунцин для участия в Политической консультативной конференции, делегаты КПК Е Цзяньин и Ван Жофэй в декабре 1945 года и в январе 1946 года искали встреч с советским послом Петровым, чтобы выяснить, какой стратегии и тактики им следует придерживаться, однако посол оба раза сказался больным, с делегацией КПК беседовал дипломат А.М.Ледовский. Представителей КПК интересовало, следует ли КПК участвовать в посреднической миссии Маршалла, коль скоро это по сути означает вмешательство США в дела Китая, и не следует ли СССР принять участие в обсуждении Гоминьданом и КПК проблем Северо-Восточного Китая, поскольку это затрагивает советские интересы в регионе. Ледовский передал вопросы Петрову, а тот в свою очередь рекомендовал делегатам КПК руководствоваться мнением своего ЦК и сообщил, что перед советской стороной ни Национальное правительство Китайской Республики, ни Маршалл официально не ставили вопрос об участии СССР в обсуждении проблем Северо-Восточного Китая.

Авторитет Советского Союза в Китае после окончания Второй мировой войны был велик, с советской позицией считались все участники внутриполитического процесса в Китае того времени. Сам же СССР полагал Национальное правительство Китайской Республики основной политической силой Китая и выстраивал свою китайскую политику, делая ставку на него, а не на формально идеологически близкую КПК, поскольку именно от Национального правительства Китайской Республики зависело тогда решение важных для национальных интересов СССР вопросов, прежде всего относительно статуса Монголии и относительно советских привилегий в Северо-Восточном Китае. Последовательное и твёрдое отстаивание Советским Союзом своих интересов не нравилось Китайской Республике, однако его политическое постоянство вызывало у Китая внутреннее уважение, ибо, как гласит один из центральных постулатов конфуцианства, «благородный муж постоянен, не озабочен проблемой выбора».

Несмотря на миротворческие усилия бывших союзников по антигитлеровской коалиции в июне 1946 года началась полномасштабная гражданская война между Гоминьданом и КПК. Перелом в войне в пользу КПК произошёл 30 июня 1947 года, когда её войска перешли из стратегической обороны в стратегическое наступление. На этом фоне Советский Союз стал всё больше внимания уделять контактам с КПК, и когда к 1949 году стало понятно, что КПК неизбежно сменит Гоминьдан в качестве ведущей политической силы Китая, все свои шаги на китайском направлении СССР осуществлял, ориентируясь на диалог с китайскими коммунистами.
После образования КНР Китай, испытывая внешнеполитическое и внешнеэкономическое давление Запада, нуждался в помощи и поддержке Советского Союза. Поэтому Мао Цзэдун, по приглашению советской стороны прибывший 16 декабря 1949 года в Москву с длительным визитом, приуроченным к празднованию 70-летия Сталина, видел своей главной задачей заключение нового китайско-советского межгосударственного договора, учитывающего интересы КНР.
В ходе двух декабрьских встреч со Сталиным Мао Цзэдун настаивал на денонсации действующего Договора о дружбе и союзе от 14 августа 1945 года между Китайской Республикой и СССР и на немедленном заключении договора между КНР и СССР. Сталин убеждал Мао Цзэдуна повременить с новым договором хотя бы два года, поскольку считал, что немедленная денонсация «привязанного» к «Ялтинским соглашениям» действующего советско-китайского Договора может быть воспринята США и Великобританией как отказ СССР от своих обязательств по «Ялтинским соглашениям», что в свою очередь чревато отзывом американцами и британцами их согласия на предусмотренную «Ялтинскими соглашениями» передачу Советскому Союзу Южного Сахалина и Курил. Диалог зашёл в тупик, Мао Цзэдун оставался в Москве, но выпал из информационного поля, в связи с чем поползли слухи о его домашнем аресте, кроме того, на Западе активизировались силы, стремившиеся вбить клин в нарождавшийся альянс КНР и СССР. Не желая терять в лице КНР стратегического союзника в Восточной Азии, Сталин уступил и в ходе третьей и заключительной встречи с Мао Цзэдуном 22 января 1950 года дал согласие на заключение нового договора.

Советско-китайский Договор о дружбе, союзе и взаимной помощи был заключён в Москве 14 февраля 1950 года сроком на 30 лет. Согласно этому Договору смысл альянса двух стран заключался в том, что «если одна из Договаривающихся Сторон подвергнется нападению Японии либо союзных с ней государств, и она окажется таким образом в состоянии войны, то другая Договаривающаяся Сторона немедленно окажет ей военную и иную помощь всеми имеющимися в её распоряжении средствами».
В неменьшей степени китайская сторона была заинтересована и в том положении нового Договора, ради которого она собственно и «продавила» СССР на денонсацию Договора о дружбе и союзе от 14 августа 1945 года:»Обе Договаривающиеся Стороны обязуются … оказывать друг другу всякую возможную экономическую помощь и осуществлять необходимое экономическое сотрудничество».
Одновременно с новым Договором было подписано «Соглашение о Китайской Чаньчуньской железной дороге, Люшунькоу и Даляне», в котором определялось, что не позднее 1952 года «советское правительство безвозмездно вернёт правительству Китайской Народной республики все права, связанные с совместным управлением Китайской Чаньчуньской железной дорогой, и всё имущество этой дороги». (Передача дороги была оформлена протоколом от 31 декабря 1952 года). Кроме того, в этом Соглашении говорилось о том, что советские войска будут выведены с совместно используемой военно-морской базы в Люшунькоу, а находящееся там оборудование будет передано правительству КНР. (Из-за Корейской войны советские войска покинули Люшунькоу только в конце мая 1955 года). Также Соглашением определялось, что «вопрос о порте Далянь должен быть урегулирован после заключения мирного договора с Японией», что «административное управление Далянем полностью находится в непосредственном ведении правительства КНР», а находящееся в Даляне во владении или в ведении СССР имущество передаётся Китаю в течение трёх месяцев.
Можно, конечно, утверждать, что решением о безвозмездной передаче Китаю бывшей КВЖД Советский Союз, действуя по принципу «лучше поздно, чем никогда», выполнил своё опрометчивое обещание, данное в своё время в «Декларациях Карахана». Однако в новой геополитической ситуации начавшейся «холодной войны» бывшая КВЖД, а также порты на полуострове Ляодун явно не стоили стратегического альянса с КНР, потому и были отданы Китаю «с лёгким сердцем».
Также 14 февраля 1950 года на церемонии подписания нового Договора министры иностранных дел СССР А.Я.Вышинский и КНР Чжоу Эньлай заявили, что советско-китайский Договор о дружбе и союзе от 14 августа 1945 года и соглашения к этому Договору более недействительны, а также особо подтвердили независимый статус Монголии. Министры иностранных дел обменялись нотами по поводу того, что советское правительство безвозмездно передаёт КНР всё имущество, которое советские экономические организации изъяли у японских собственников в Северо-Восточном Китае, а также по поводу того, что советское правительство безвозмездно передаёт правительству КНР 18 объектов в Пекине, в числе которых казармы, склады, другие здания. СССР также передавал КНР 21 предприятие и имущественный объект, в том числе судостроительные, нефтеперерабатывающие, машиностроительные, стекольные, цементные, сахарные, мукомольные заводы в Даляне и в Северо-Восточном Китае. Ещё советская сторона передавала Китаю оборудование и технические средства в гавани порта Далянь, соляные и рыбопромысловые комбинаты, учреждения культуры и образования, сооружения делового и социального назначения, магазины, склады, земельную собственность. Передача всего имущества была завершена в 1950 году.
Отдельным «Соглашением о предоставлении Советским Союзом кредита Китайской Народной республике» было определено, что в течение пяти лет, с 1950 по 1954 год, СССР предоставит Китаю кредит на сумму 300 млн. долларов с ежегодной ставкой 1%.
Мао Цзэдун торжествовал, — его основные цели были достигнуты. Сразу после заключения нового Договора он заявил:»… теперь мы можем сосредоточиться на внутреннем созидании», «если империалисты захотят воевать с нами, нам есть, к кому обратиться за помощью».

В книге А.В.Лукина «Россия и Китай: четыре века взаимодействия. История, современное состояние и перспективы развития российско-китайских отношений», М., 2013 приводится мнение директора Первого Департамента Азии МИД РФ Г.В.Зиновьева (цитата переведена из китайского источника):»Договорённости 1950 года действительно лишили СССР многих приобретений, полученных им в результате договорённостей 1945 года. В 1950 году Москва в одностороннем порядке пошла на огромные уступки. Однако это были уступки сильной, а не слабой стороны (случай крайне редкий в истории дипломатии). Полагая стратегические выгоды от союза с КНР намного превосходящими все приобретения СССР, связанные с «Ялтинскими соглашениями», советские руководители за счёт сделанных Китаю уступок избавились от тактических издержек, сопутствовавших особым правам Советского Союза в Маньчжурии. СССР исходил из реалий на Дальнем Востоке, возникших с приходом к власти КПК. Ведь если бы КПК не взяла власть, Маньчжурия со временем вполне могла превратиться в недружественный Советскому Союзу форпост американских сил, поскольку в конце 40-х годов влияние США уже достигло побеждённой Японии. Победа же КПК в гражданской войне в Китае позволила в значительной степени устранить эти опасения. Кроме того, эта победа открыла перспективы для расширения влияния социалистического лагеря в АТР с опорой на нового ценного союзника — Китайскую Народную республику».
Стоит отметить, что пресловутые «тактические издержки» возникают всегда, когда важная промышленно-транспортная и военная инфраструктура создаётся страной за пределами её государственного суверенитета, что рано или поздно приводит к неизбежным противоречиям с суверенными интересами страны пребывания, наглядным примером чему является драматичная история эксплуатации Государством Российским железной дороги в Северо-Восточном Китае. В этом смысле избавление от «головной боли», связанной с дальнейшим удержанием под свои контролем Китайско-Чаньчуньской железной дороги, а также глубоко изолированной на чужой территории советской военно-морской базы в Люшунькоу (Порт-Артуре), которую Россия уже теряла в ходе войны с Японией в 1904-1905 годах, несомненно являлось оправданным политическим ходом, к тому же умело «приправленным» уступкой Китаю.
При заключении советско-китайского Договора о дружбе, союзе и взаимной помощи от 14 февраля 1950 года по настоянию советской стороны было также заключено секретное соглашение о поставках из Китая в СССР стратегически необходимого ему сырья — вольфрама, олова, сурьмы в обмен на поставки советской промышленной продукции. Помимо этого, начиная с 1954 года, Китай расплачивался за советский кредит также стратегическим сырьём, а ещё золотом и долларами.
О том, что СССР отнюдь не «снимал с себя рубашку» в рамках Договора от 14 февраля 1950 года, рассказывает Ли Даньхуэй 李丹慧 , исследователь НИИ Современного Китая КАОН, исследователь Центра изучения мировой истории периода «холодной войны» Восточно-Китайского педагогического университета в Шанхае, главред издания «Изучение мировой истории периода «холодной войны», супруга известного специалиста по китайско-советским отношениям Шэнь Чжихуа 沈志华
Правда, твёрдость советской стороны Ли Даньхуэй привычно для современных китайских экспертов именует «проявлением неравноправного отношения» к КНР. Она в частности рассказывает о том, что при создании смешанных китайско-советских компаний СССР категорически отверг предложение китайской стороны предоставить ей контрольный пакет акций. (С чего бы вдруг?). Ли Даньхуэй также «жалуется», что когда заключалось двустороннее соглашение по поставкам в СССР китайского каучука, СССР потребовал, чтобы Китай, пока не начал добывать каучук сам, поставлял его в Советский Союз, закупая за рубежом по ценам не выше общемировых, а если Китай не сможет так или иначе обеспечить поставки каучука в СССР, советская сторона сократит поставки автомобилей в Китай в порядке помощи (А вообще-то всё логично: нет каучука, — нет покрышек, нет покрышек, — нет автомобилей). Ещё Ли Даньхуэй «со слезой» рассказывает о жёсткости и неравноправном отношении к КНР со стороны Сталина, из-за чего «несчастный» Мао Цзэдун по её словам «ощущал унизительность своего положения, когда приходилось молча проглатывать обиды, когда внутри всё кипело, а Сталин, командовал, сев на шею».

Для заключивших Договор о дружбе, союзе и взаимной помощи от 14 февраля 1950 года СССР и КНР серьёзным испытанием стала Корейская война. На фоне катастрофического развития событий в Корее во второй половине сентября – начале октября 1950 года решение о вводе китайских войск в Корею китайское руководство принимало очень тяжело, что неудивительно, ведь в китайской внешнеполитической традиции крайне нежелательно ведение войны в неподходящих условиях либо с заведомо более сильным противником.
По мнению Шэнь Чжихуа, пожизненного профессора исторического факультета Восточно-Китайского педагогического университета, директора Центра изучения мировой истории периода «холодной войны» этого же университета, изначально Сталин не реагировал на намёки руководства КПК и КНР относительно участия китайских войск в Корейской войне, поскольку не хотел видеть послевоенную Корею сферой влияния Китая, однако, когда ситуация на фронтах серьёзно ухудшилась, «переложил ответственность за спасение Кореи на Мао Цзэдуна».
Однако с логикой Шэнь Чжихуа о «перекладывания ответственности» сложно согласиться. Дело в том, что тот же Шэнь Чжихуа говорит о том, что ещё 2 июля 1950 года, то есть до официального вступления США в боевые действия и уж тем более задолго до катастрофической ситуации сентября- первой половины октября 1950 года Чжоу Эньлай в беседе с послом СССР в КНР Н.В.Рощиным подчеркнул, что если американцы пересекут 38-ю параллель, Китай направит для борьбы с ними части «добровольцев». Иными словами, стратегический замысел ввода войск в Корею возник у руководства КПК много раньше, чем в начале октября 1950 года у Мао Цзэдуна и Сталина имел место обмен телеграммами, в которых Сталин якобы «принуждал Китай вступить в войну».
Китайские войска, именуемые «Армией китайских добровольцев» вошли на территорию Кореи вечером 19 октября 1950 года, после чего освободили Пхеньян и в декабре 1950 года отодвинули линию фронта к 38-й параллели. Командующий китайскими войсками Пэн Дэхуай считал, что войска нуждаются в переформировании и пополнении, а проведение следующей наступательной операции возможно только в феврале-марте 1951 года. Однако, считает Шэнь Чжихуа, Мао Цзэдун, имея конфиденциальные договорённости со Сталиным, настоял на немедленном продолжении наступления, в результате чего китайские войска сумели занять Сеул, а линия фронта стабилизировалась к середине января 1951 года.
В начале июня 1951 года Мао Цзэдун настоял, чтобы заместитель председателя Центрального народного правительства КНР Гао Ган и руководитель КНДР Ким Ир Сен отправились в Москву для обмена мнениями со Сталиным относительно условий перемирия в Корее. По итогам этой встречи Сталин прислал Мао Цзэдуну телеграмму, в которой сообщал, что «перемирие сейчас вполне приемлемо». Согласился Сталин и с просьбой Мао Цзэдуна выяснить условия перемирия у США. 23 июня 1951 года постпред СССР в ООН Я.А.Малик выступил с радиообращением, предложив воюющим сторонам немедленно заключить перемирие. 27 июня 1951 года посол США в СССР Кирк встретился с первым заместителем министра иностранных дел СССР А.А.Громыко и выяснил, что обращение Малика отражает официальную позицию СССР. После этого главком коалиционными силами ООН в Корее Риджуэй 30 июня 1951 года также выступил с официальным радиообращением о перемирии. В тот же день в телеграмме Сталину Мао Цзэдун признал, что «выступление Малика обеспечило нашу инициативу на переговорах о перемирии».
Как отмечает Шэнь Чжихуа, хотя Сталин и не участвовал непосредственно в переговорном процессе, «каждый конкретный тактический ход Китая и Северной Кореи на переговорах о перемирии утверждался после запроса соответствующих указаний от Сталина».
Ко второй половине 1952 года переговоры зашли в тупик, но Северная Корея была готова на уступки ради перемирия. 15 июля 1952 года в телеграмме Ким Ир Сену Мао Цзэдун говорил о том, что провокационное и соблазнительное, но по сути не предполагающее никаких уступок со стороны противника перемирие в политическом и военном отношении крайне невыгодно. В тот же день Мао Цзэдун проинформировал Сталина о своей телеграмме Ким Ир Сену и получил ответ:»Ваша позиция на переговорах о мире абсолютно правильная». Кроме того, Сталин лично убеждал Ким Ир Сена согласиться с мнением Мао Цзэдуна.
«С момента направления китайских войск в Корею и до смерти Сталина руководители КНР и СССР, особенно Мао Цзэдун и Сталин, предпринимали согласованные шаги и занимали единую позицию по всем важным вопросам, касавшимся Корейской войны», —резюмирует Шэнь Чжихуа.

По воспоминаниям китайского дипломата-ветерана Жун Чжи и работавшего в 50-е годы 20-го века в ЦК КПК переводчика Чжу Жуйчжэня в то время все вопросы, касавшиеся отношений с СССР, решались непосредственно высшим руководством КПК. В отличие от контактов с другими государствами все решения, имевшие отношение к Советскому Союзу, принимал лично Мао Цзэдун в обход МИД КНР и Отдела международных связей ЦК КПК. По всем вопросам послы СССР в КНР также напрямую обращались к Мао Цзэдуну, а позднее к Чжоу Эньлаю для передачи вопроса Мао Цзэдуну.
«Исторически оптимальными», проще говоря, максимально выгодными для Китая историк Ли Даньхуэй считает китайско-советские отношения с момента избрания Н.С.Хрущёва Первым секретарём ЦК КПСС 7 сентября 1953 года, что повлекло за собой «коренной пересмотр китайской политики Советского Союза», до 20-го съезда КПСС в феврале 1956 года.
Возглавив КПСС и Советское государство, Хрущёв стал активно и инициативно пересматривать экономические отношения с Китаем.
В рамках советско-китайского Договора о дружбе, союзе и взаимной помощи от 14 февраля 1950 года СССР с 1950 года помогал Китаю в сооружении и реконструкции целого ряда промышленных объектов и объектов ВПК. В начале 1954 года китайская сторона обратилась к СССР с просьбой расширить оказание такой помощи. Выясняя, как обстоят дела по каждому объекту советской экономической помощи в Китае, Хрущёв отклонял аргументы тех руководителей КПСС, которые говорили о возможных проблемах и нежелательных последствиях для экономики СССР. На заседании Президиума ЦК КПСС в сентябре 1954 года, перед визитом в КНР, Хрущёв подчеркнул, что если дружба Советского Союза с Китаем не будет выстраиваться на прочной основе конкретных действий, на понимании сторон, что они нужны друг другу, никакой договор между ними не будет долговечным.
В ходе приуроченного к 5-й годовщине образования КНР визита советской партийно-правительственной делегации во главе с Хрущёвым в Китай с 29 сентября по 12 октября 1954 года стороны подписали пакет документов: о выводе советских войск с военно-морской базы Люшунькоу (Порт-Артур) и о безвозмездной передаче Китаю этой базы и всего находившегося там технического оборудования; о передаче Китаю советских акций четырёх смешанных советско-китайских компаний (нефтяной, цветных металлов, авиационной, кораблестроительной); о помощи Китаю в сооружении 15 новых промышленных объектов и о расширении поставок советского оборудования для уже сооружавшихся и реконструировавшихся с помощью СССР 141 объекта; о научно-техническом сотрудничестве; о предоставлении для КНР очередного долгосрочного советского кредита на сумму 520 млн. рублей. Кроме того, Китаю были предоставлены техника и оборудование для организации государственного зернового сельхозпредприятия на 20 тысяч га посевных площадей, а также безвозмездно переданы 83 единицы станков и сельхозтехники, которые в тот момент экспонировались на выставке в КНР. Также Хрущёв обещал «подумать» о денонсации секретного соглашения к Договору о дружбе, союзе и взаимной помощи от14 февраля 1950 года относительно недопустимости предоставления концессий третьим странам (прежде всего США, Великобритании и Японии) как на территории советского Дальнего Востока и Средней Азии, так и на территории Северо-Восточного Китая и Синьцзяна, а также о запрете гражданам третьих стран вести экономическую либо иную деятельность в этих регионах. Своё обещание Хрущёв сдержал, и позднее, 10 мая 1956 года, советское правительство официальной нотой уведомило правительство КНР о денонсации этого секретного соглашения, «не отвечающего духу дружбы между нашими странами».
Как пишет историк Ли Даньхуэй:» Прибыв с визитом в Китай, Хрущёв покончил с традицией сталинской эпохи, когда руководители КПК приезжали в Москву на поклон…»
Визиты в Москву «на поклон» действительно никак не укладывались в рамки политической ханьской традиции, ибо «на поклон» к «Сыну Неба» — «правителю Срединного Государства» надлежало прибывать «варварам четырёх сторон света с дарами, демонстрирующими покорность». Вот почему, когда в сентябре 1954 года в Пекин впервые (!) прибыл руководитель Государства Российского, в ханьском сознании руководства КПК всё стало на свои места, а щедрые «дары», привезённые «варварским» визитёром, окончательно гармонизировали их (руководителей КПК) «матричную» картину мира.
Ли Даньхуэй также пишет:»Многочисленные практические уступки, которые Хрущёв сделал Китаю, позволили в основном разрешить проблемы, остававшиеся в наследство от сталинской эпохи. Мао Цзэдун смог наконец-то избавиться от долго скрываемого чувства обиды на то, что ему приходилось быть «младшим партнёром» Сталина, и по-настоящему распрямить спину в отношениях с СССР».
Сам Мао Цзэдун позднее так описывал первые контакты с Хрущёвым:» Встретившись первый раз с товарищем Хрущёвым, говорили много. Он упразднил китайско-советские «кооперативы», ущемлявшие суверенитет Китая, вызвал доверие к себе».
Экономическая политика Хрущёва в отношении Китая дала Советскому Союзу некоторые политические плоды. Так, КНР поддержала заключение «Варшавского договора» 14 мая 1955 года, установление дипотношений между СССР и ФРГ, заключение СССР, США, Великобританией и Францией в Вене 15 мая 1955 года «Государственного договора о восстановлении независимой и демократической Австрии», переговоры СССР с Западом о сокращении вооружений, декларацию о мире. Кроме того, установив дипотношения с Югославией, Китай тем самым положительно отреагировал на решение Хрущёва улучшить советско-югославские отношения.

Хорошо известный в КНР политический деятель Чэнь Юнь, который до 27 сентября 1954 года являлся заместителем председателя Государственного административного совета Центрального народного правительства КНР (27 сентября 1954 года главным правительственным органом Китая стал Госсовет КНР) и главой Финансово-экономической комиссии Государственного административного совета Центрального народного правительства КНР, а после образования Госсовета КНР и до 1966 года — первым заместителем премьера Госсовета КНР, в 80-е годы 20-го века говорил:»Советский Союз — социалистическое государство, и его помощь нам в 50-е годы была искренней. Изготовив два агрегата, СССР один оставлял себе, а другой отдавал нам».
Помимо военной и военно-технической помощи в годы Корейской войны, помощи в становлении базы тяжёлой промышленности и ВПК Китая, Советский Союз проводил изыскательские и геолого-разведочные работы на территории КНР для выбора площадок под новые промышленные объекты и объекты ВПК, для разработки месторождений полезных ископаемых. СССР также предоставлял Китаю техническое оборудование для ряда объектов индустрии и ВПК с его последующим монтажём и пуско-наладкой. Причём, техника, которую Китай получал из СССР, была по советским меркам самой передовой, а в некоторых случаях лучшей в мире. Так, в 50-е годы СССР построил в Китае лучшие в мире доменные печи, которыми управляли советские специалисты, в частности такими печами были оснащены спроектированные в Советском Союзе Уханьский и Баотоуский металлургические комбинаты.
Особую роль в помощи Китаю играла подготовка советскими специалистами колоссальных объёмов проектно-технической документации, необходимой для сооружения и реконструкции объектов в КНР. На начальном этапе после образования КНР Китайское государство несло серьёзные убытки из-за многочисленных проектных и технических изъянов по вине китайских специалистов, проектировавших новые малые производственные предприятия либо восстанавливавших, реконструировавших в незначительных масштабах старые крупные производственные предприятия. Вот почему, когда возник вопрос о проектировании гигантских и технически сложных объектов, китайскому руководству стало понятно, что решить такую задачу самостоятельно Китаю не под силу. Как считал Чэнь Юнь, «в течение нескольких лет, пока в Китае не подготовлены высококлассные технические специалисты, привлечение советских проектировочных групп является быстрым, экономичным и надёжным способом решения поставленных задач».
20 апреля 1950 года был подписан советско-китайский Протокол о технической помощи Советского Союза Китаю, по состоянию на конец 1952 года СССР участвовал в сооружении и реконструкции 50 объектов промышленности и ВПК в КНР. С августа 1952 года до 15 мая 1953 года стороны вели в Москве детальные переговоры о расширении перечня объектов советской помощи, завершившиеся подписанием «Соглашения о помощи правительства Союза Советских социалистических республик Центральному народному правительству Китайской Народной республики в развитии национальной экономики Китая», в соответствии с которым СССР должен был помочь КНР в сооружении и реконструкции ещё 91 объекта, помимо тех 50, по которым советская помощь уже оказывалась с 1950 года. По всем 141 объекту (91+50) СССР обязывался выполнить 70-80% проектных и чертёжных работ, оказывать техническую помощь, помогать в подготовке руководящих и технических кадров для работы на этих объектах, передать необходимую лицензионную и техническую документацию для производства соответствующей продукции на указанных объектах.

Таким образом к моменту визита Хрущёва в КНР в 1954 году СССР уже был серьёзно обременён обязательствами по оказанию помощи Китаю. Хрущёв же добился, чтобы в заключительный день визита, 12 октября 1954 года, был подписан новый советско-китайский Протокол, согласно которому перечень объектов советской помощи Китаю пополнился на 15 единиц, а по уже фигурировавшим в перечне 141 объекту были увеличены поставки советского оборудования.
К 1956 году фактическое число объектов советской помощи в Китае сократилось до 142, однако с 1956 до 1960 года увеличилось на 162 единицы. В итоге на момент прекращения советской помощи к 1 сентября 1960 года общее число объектов промышленности и ВПК в Китае, сооружавшихся и реконструировавшихся с помощью СССР, составляло 304 единицы (142+162), в данный перечень также входили 13 объектов, решение по которым было принято, но не было оформлено документально.
Историк Ли Даньхуэй считает, что «пробив» дополнительную экономическую помощь Китаю в 1954 году, Хрущёв рассчитывал на его политическую поддержку, поскольку на тот момент его внутриполитические позиции в СССР были непрочны.
Период с 7 сентября 1953 года до 20-го съезда КПСС в феврале 1956 года Ли Даньхуэй называет «медовым месяцем» китайско-советских отношений, когда КНР устраивало практически всё в китайской политике СССР, в особенности «широкие жесты», «подарки» и прочие уступки со стороны нового главы Советского государства.

После 20-го съезда КПСС Мао Цзэдун и Хрущёв начали всесторонний поиск путей строительства социализма в своих странах, в этих поисках их что-то объединяло и по-прежнему «проявлялось дружбой, временами даже очень тесной», с другой стороны их расхождения в процессе этих поисков оставляли на «тесной дружбе» «налёт дисгармонии», в результате чего в советско-китайских отношениях стали появляться трещины, а концепция тесной дружбы двух стран сменилась концепцией «поиска общего при существующих различиях».
Поняв после 20-го съезда КПСС, что советская модель не идеальна, Мао Цзэдун начал поиск собственного пути строительства социализма. Впервые о необходимости следовать самобытным путём он официально заявил 25 апреля 1956 года на расширенном заседании Политбюро ЦК КПК в докладе «О десяти больших отношениях», в котором неоднократно указывал на «недопустимость слепого изучения советского опыта, недопустимость копирования и механического заимствования всего».
Взгляды Мао Цзэдуна разделяли и другие руководители КПК. Так, 16 сентября 1956 года на первой сессии 8-го съезда КПК в докладе о втором пятилетнем плане развития национальной экономики КНР Чжоу Эньлай сказал:»Идея о том, что не нужно создавать собственную целостную систему промышленности, а целиком полагаться на иностранную помощь, ошибочна».
Чэнь Юнь критически относился к рекомендациям Советского Союза меньше заниматься сырьевой промышленностью и больше машиностроением:»Если вдруг война, что будем делать при таком неполном развитии?» Точка зрения Чэнь Юня нашла отражение в докладе Чжоу Эньлая о плане развития национальной экономики КНР на 1957 год, сделанном на 2-м пленуме ЦК КПК 8-го созыва в ноябре 1956 года:»Такая большая страна, как наша, должна создавать собственную целостную систему индустрии, потому что может случиться так, что наступит сложный момент, а нас в полном объёме никто поддержать не сумеет».
В декабре 1956 года, редактируя статью «Ещё об историческом опыте диктатуры пролетариата», Мао Цзэдун решительно вычеркнул из неё фразу «ускоренное развитие социалистического развития в Китае — в значительной степени результат изучения советского опыта».

После 20-го съезда КПСС Мао Цзэдун на первых порах одобрял его политический курс и в принципе соглашался с тем, что критика Сталина была исторически оправдана. В своей речи на открытии первой сессии 8-го съезда КПК в сентябре 1956 года Мао Цзэдун сказал:»То, что на состоявшемся недавно съезде КПСС было выработано множество правильных установок, подвергнуты критике внутрипартийные недостатки, сделаны выводы о партийной работе, будет иметь чрезвычайно важное значение».
В сентябре 1956 года на встрече с делегацией Союза коммунистов Югославии Мао Цзэдун, говоря о критике Сталина, отметил:»Это хорошая критика, она покончила с обожествлением личности, «сорвала крышку», это освобождение, освободительная война, теперь все могут говорить, все могут задаваться вопросами». Мао Цзэдун и себе позволил высказаться «о наболевшем», заявив, что «Сталин привнёс дух феодализма в практику коммунистического движения и дышать этим воздухом было невозможно. Сталин превратился в Чингизхана коммунистического движения».
Не соглашался Мао Цзэдун с тотальным отрицанием Хрущёвым личности Сталина. 31 марта 1956 года на встрече с советским послом П.Ф.Юдиным Мао Цзэдун заметил, что Сталин совершал ошибки в некоторых, но не во всех вопросах. Тогда же на расширенном заседании Политбюро ЦК КПК Мао Цзэдун сказал:»У Сталина 30% ошибок и 70% успехов, но в целом он великий марксист». В апреле 1956 года, редактируя статью в «Жэньминь жибао», Мао Цзэдун сделал приписку:»Сталин — великий марксист-ленинец, но марксист-ленинец, который совершил несколько серьёзных ошибок и не признал их. Мы должны оценивать Сталина с точки зрения истории, всесторонне и надлежащим образом анализируя то правильное и то ошибочное, что он сделал».
Однако к концу 1956 года Мао Цзэдун усилил критику советской стороны в вопросе оценки Сталина. Так, 15 ноября 1956 года на 2-м пленуме ЦК КПК 8-го созыва он, прозрачно намекая на Хрущёва, сказал:»Мы не будем, как некоторые, очернять Сталина, уничтожать Сталина»; «Есть два «клинка»: один ленинский, другой сталинский, вот его-то русские уронили»; «Некоторые советские руководители постоянно роняют и ленинский «клинок».
Кадровым работникам высшего звена Мао Цзэдун начал говорить о появлении противоречий в китайско-советских отношениях, выражая недовольство Советским Союзом и Хрущёвым. Так, 27 января 1957 года на совещании секретарей парткомов КПК провинций, автономных районов, городов центрального подчинения Мао Цзэдун, характеризуя китайско-советские отношения, заявлял:»Вижу постоянную склоку», «Противоречия постоянно, а где противоречия, там и борьба. Сейчас в китайско-советских отношениях такие противоречия имеют место», «Ретрограды в Советском Союзе всё ещё рассчитывают на великодержавный шовинизм, но это у них не пройдёт». Говоря о китайско-советских отношениях, Мао Цзэдун замечал:»Они хотят влиять на нас, мы хотим влиять на них», «В целом пока ещё сносно, можно заниматься поиском общего при существующих различиях», «Если они упрутся, да и ладно, вот только в один прекрасный день всё это прорвётся наружу».

В 1956 и 1957 годах «горячая дружба» СССР и КНР больше не основывалась исключительно на идеологической общности и «искренности чувств». У каждой стороны на первый план стали выходить многочисленные собственные практические интересы, которые они упорно отстаивали, каждый стремился оставить себе свободу манёвра, стороны начали с настороженностью относиться друг к другу.
Например, накануне Московского совещания представителей коммунистических и рабочих партий в ноябре 1957 года советская сторона очень рассчитывала на участие Мао Цзэдуна в этом совещании и на его помощь Хрущёву в окончательном преодолении сложных политических последствий кризисов в Польше и Венгрии в 1956 году, а также разгрома «антипартийной группы» в СССР летом 1957 года. В Москве же в тот момент проходили советско-китайские переговоры о помощи Советского Союза Китаю в сфере новых оборонных технологий, в том числе ракетного вооружения, и, пока соответствующее соглашение не было подписано, китайская сторона не давала однозначного ответа по поводу поездки Мао Цзэдуна в Москву. Только после официального подписания 15 октября 1957 года соглашения о советской помощи Китаю в сфере оборонных технологий, китайская сторона так же официально объявила о приезде делегации КПК во главе с Мао Цзэдуном для участия в торжествах по случаю 40-летия Великой Октябрьской социалистической революции и для участия в работе Московского совещания представителей коммунистических и рабочих партий.
Непосредственно перед Московским совещанием представителей коммунистических и рабочих партий проводилось Совещание представителей коммунистических и рабочих партий социалистических стран, на котором должны была быть принята Декларация. Однако Мао Цзэдун сходу отверг проект этого документа, последовал жёсткий обмен мнениями, жаркие дебаты, и советской стороне пришлось пойти на компромисс.
Кроме того, в ходе Московского совещания Мао Цзэдун кулуарно встречался с главами других делегаций, в том числе Великобритании, Польши, Италии. Отстаивая престиж Советского Союза, Мао Цзэдун с другой стороны убеждал собеседников не следовать слепо иностранному опыту, а исходить из собственных интересов. Он говорил, что если «правда» на стороне небольшой страны, а не Советского Союза, то надо занимать сторону этой небольшой страны.
Как считает историк Ли Даньхуэй, после 20-го съезда КПСС, особенно на фоне событий в Польше и Венгрии в 1956 году, Хрущёв, ощущая «политическое одиночество», смягчил под давлением Китая антисталинскую риторику.
В разгар венгерских и польских событий Китай, оказывая политическую поддержку Советскому Союзу, в то же время критиковал его за «доминирующее», «великодержавное» поведение. По мнению историка Ли Даньхуэй именно критическая позиция Китая вынудила СССР опубликовать 30 октября 1956 года «Декларацию Правительства СССР об основах развития и дальнейшего укрепления дружбы и сотрудничества между СССР и другими социалистическими странами», в которой Советский Союз признавал ошибки, допущенные в отношениях с социалистическими странами.

Вероятно, даже в годы «широких жестов» и «подарков» Китаю в окружении Хрущёва были те, кому удавалось убедить его «не разоружаться» перед Китаем окончательно. Так, 11 октября 1956 года на совещании постоянных членов Госсовета КНР Чжоу Эньлай заметил:»В некоторых вопросах СССР не делится с нами всем». На том же совещании о «прижимистости» советской стороны говорил и Чэнь Юнь:»В процессе помощи Китаю СССР, бывает, даёт нам неполные знания. Мы давно это заметили, но решили пока ничего не говорить. Однако, окончательно разобравшись во всём, можно будет и заявить им об этом на официальном уровне».
В апреле 1958 года СССР предпринял первую открытую попытку восстановить свои лидерские политические позиции в отношениях с Китаем, пошатнувшиеся в первые годы правления Хрущёва. 18 апреля 1958 года министр обороны СССР Маршал Советского Союза Р.Я.Малиновский направил министру обороны КНР Маршалу КНР Пэн Дэхуаю письмо с предложением построить на территории Китая радиопередающий центр высокой мощности, функционирующий в длинноволновом диапазоне частот, а также специальный радиопринимающий центр дальней связи для управлениями советским подводным флотом в Тихом океане, причём, СССР брал на себя 70% расходов по сооружению этого комплекса. В ответном письме 12 июня 1958 года китайская сторона сообщила, что готова взять все расходы на себя, согласна на совместную эксплуатацию комплекса, но категорически настаивает на том, чтобы комплекс был в исключительной собственности Китая. Советская же позиция заключалась в том, что СССР, как и Китай, в равной степени должен обладать правами собственности на этот сложный технический комплекс.
В процессе обсуждения вопроса о комплексе длинноволновой радиосвязи и, реагируя на предшествующую просьбу китайской стороны относительно помощи в создании группировки АПЛ, советская сторона через посла Юдина 21 июля 1958 года предложила Китаю объединить усилия в создании группировки атомных субмарин, – в Китае это назвали предложением о создании «объединённого флота». Причём, рассчитывая на встречное понимание того, кому оказывалась колоссальная экономическая, научно-техническая и военно-техническая помощь, советская сторона, в принципе соглашаясь помочь Китаю в создании группировки АПЛ, просила его о «малости» – разрешить советским субмаринам в мирное время заходить в китайские порты, а их экипажам сходить на берег. Однако и на предложением по поводу радиотехнического комплекса и на просьбу по поводу захода советских подлодок в китайские порты Китай ответил категорическим отказом. Как полагал Мао Цзэдун, и базирование советского подводного флота в китайских портах и функционирование на китайской территории комплекса длинноволновой радиосвязи, на который СССР наряду с КНР имел бы право собственности, ни много, ни мало, ущемляет государственный суверенитет Китая. Мао Цзэдун говорил о недопустимости создания «кооперативов» в военной сфере и запальчиво заявлял:»Когда речь идёт о политических условиях, то даже на полпальца уступать нельзя», «При такой постановке вопроса мы ещё десять тысяч лет помощи не попросим». 22 июля 1958 года на встрече с советским послом Юдиным Мао Цзэдун жёстко заметил:»Едва овладев ядерной энергией, вы сразу стремитесь контролировать, сразу требуете концессий». Несмотря на некоторое смягчение международной обстановки «холодная война» продолжалась, и Советскому Союзу было жизненно необходимо создать на Тихом океане эффективный заслон американскому флоту, поэтому 31 июля 1958 года Хрущёв прибыл в Китай, чтобы убедить Мао Цзэдуна всё-таки дать согласие на использование китайских портов для нужд советского подводного флота и согласиться с правом долевой собственности СССР в отношении планируемого комплекса длинноволновой радиосвязи, однако визит оказался безрезультатным. Мао Цзэдун хорошо понимал, что предложения советской стороны являются своего рода политическим условием, политическим «торгом», что вопрос о базировании советских субмарин в китайских портах и о праве долевой собственности СССР в отношении комплекса длинноволновой радиосвязи на китайской территории Советский Союз увязывает с дальнейшим оказанием разносторонней помощи Китаю. Однако, понимая это, и, возможно, даже предвидя негативные последствия для китайской экономики, науки и ВПК из-за своего отказа, Мао Цзэдун тем не менее «выбрал не позор, но войну» и гордо заявил Хрущёву:»Мы ещё десять тысяч лет обойдёмся без военного флота. Вы со своей атомной бомбой, а мы партизаним. У нас ведь ни атомной бомбы, ни военного флота, а, значит, придётся нам всё своё побережье отдавать вам, чтобы вы тут воевали». Позднее Мао Цзэдун говорил, что 1958 год «перевернул отношения КНР с Советским Союзом, попытавшимся контролировать Китай в военной сфере».

Но, если в ситуации с «объединённым флотом» и с планируемым комплексом длинноволновой радиосвязи, то есть в вопросах межгосударственных отношений с Советским Союзом, Мао Цзэдун, действуя в логике неидеальности «советской модели» и старых обид на Сталина, горячо обвинял СССР в «возврате сталинщины» и в «покушении» на китайский суверенитет, то, когда речь шла о внутриполитическом развитии Китая, Мао Цзэдун со временем стал апеллировать к старым добрым революционным принципам, на которых «традиционная советская модель» собственно и была выстроена.
Мао Цзэдун стремился к достижению быстрых результатов в вопросах социалистического строительства. На совещаниях в начале 1958 года в Ханчжоу, Наньнине (январь 1958 года) , Чэнду (март 1958 года) он всё жёстче критиковал политическую линию первой сессии 8-го съезда КПК, выработанную в сентябре 1956 года и направленную против авантюрных, поспешных действий. Именно на основе этой критики в ходе второй сессии 8-го съезда КПК, проходившей в закрытом режиме с 5 по 23 мая 1958 года, было принято решение о переходе к политике «трёх красных знамён: следование генеральной линии на построение социализма в Китае по принципу «больше, быстрее, лучше, экономнее»; осуществление «большого скачка» в промышленности; создание «народных коммун» в сельском хозяйстве. Был выдвинут лозунг «в промышленности главное – это сталь, в сельском хозяйстве главное – это зерно», что в свою очередь повлекло за собой череду левацких ошибок, необоснованное замахивание на высокие показатели, слепое администрирование, погоню за дутыми цифрами. В сентябре 1958 года на заседании Высшего государственного совета КНР (В соответствии со статьёй 43 первой Конституции КНР 1954 года Председатель КНР при необходимости созывал Высший государственный совет, конкретный состав которого не был определён, но в работе которого, как правило, участвовали заместители Председателя КНР, председатель Постоянного Комитета ВСНП, премьер Госсовета КНР, ведущие руководители малых демократических партий и объединений) Мао Цзэдун заявил, что в течение второй пятилетки необходимо «приблизиться к Америке либо догнать её». Ещё через два года, продолжал Мао Цзэдун, необходимо «произвести 150 млн.тонн стали, обогнать Америку и стать первыми в мире».
При этом в Китае критически относились к осуществлявшимся в Советском Союзе мерам по оживлению экономической активности, по передаче административно-хозяйственных полномочий на места и предприятиям, по стимулированию свободной купли-продажи сельхозпродукции и т.д..
Так, в ноябре 1958 года в №36 китайского издания «Новости экономики» была опубликована статья «Парторганизации КПК финансово-экономических министерств и комитетов КНР обсуждают вопросы социалистической экономики Советского Союза», в которой в частности говорилось следующее:»Полагаем, что в Советском Союзе уделяют слишком много внимания вопросам сбалансированности, акцентируют внимание на плановом пропорциональном развитии, но не на приоритете темпов развития. Планирование и сбалансированность совершенно не мешают высоким темпам развития».
Мао Цзэдун в 1958 году также полагал, что решение таких вопросов, как полное введение всенародной собственности, постепенное увеличение доли снабжения и постепенное сокращение доли товарообмена в системе распределения народных коммун, является признаком коммунизма и способствует созданию подготовительных условий для перехода к коммунизму. При этом Мао Цзэдун считал, что в СССР игнорируют создание подготовительных условий для перехода к коммунизму и даже препятствуют этому процессу, а переносить коммунизм на отдалённое будущее по его мнению было недопустимо.
А в СССР не понимали и не поддерживали «большой скачок», «движение народных коммун», концепцию ускоренного перехода к коммунизму, отрицание денежного обращения (как говорили тогда в Китае:»Для того, чтобы есть, деньги не нужны»).
При этом, считает историк Ли Даньхуэй, именно заданные Китаем высокие темпы развития и связанные с этим опасения по поводу того, что Китай может экономически обогнать СССР, заставили Хрущёва на 21-м съезде КПСС (27 января -5 февраля 1959 года) принять семилетний план развития народного хозяйства СССР (1959-1965), намеченные в этом семилетнем плане очень высокие темпы экономического роста не соответствовали возможностям Советского Союза. Получается, волюнтаризм Хрущёва, за который он поплатился своим постом, в определённой степени объяснялся его борьбой со сверхволюнтаризмом Мао Цзэдуна.

Почему, разочаровавшись после 20-го съезда КПСС в «традиционной», то есть по сути «революционной» «советской модели», Мао Цзэдун тем не менее со второй половины 1957 года начал разворачивать внутреннюю политику Китая именно «влево»? Тем более, что Китай внимательно отслеживал стимулировавшие экономическую активность реформы в Советском Союзе в первые послесталинские годы и использовал опыт их проведения, что было отражено в решениях первой сессии 8-го съезда КПК в сентябре 1956 года. Историк Ли Даньхуэй полагает, что одним из главных факторов, обусловивших отказ Мао Цзэдуна от конструктивных внутриполитических решений, принятых на первой сессии 8-го съезда КПК в сентябре 1956 года, и «левацкий» поворот внутренней политики Китая, наметившийся со второй половины 1957 года, было не только стремление Мао Цзэдуна быстро осуществить социалистические преобразования и быстро перейти к коммунизму, но и кризисные события в Восточной Европе осенью 1956 года.
На 20-м съезде КПСС Хрущёв подверг критике политическую концепцию Сталина, полагавшего, что по мере продвижения к социализму классовая борьба в советском обществе нарастает. В соответствии с выводами 20-го съезда КПСС по мере ликвидации эксплуататорских классов в советском обществе острие классовой борьбы направлено не на внутренних, а на внешних врагов, а «органы государственного принуждения становятся прежде всего органами для противодействия коварным планам внешних врагов». События в Польше и особенно в Венгрии осенью 1956 года, дестабилизировавшие ситуацию в Восточной Европе и вызвавшие антикоммунистическую волну в мире, стали огромным потрясением для Мао Цзэдуна, увязывавшего венгерские события с выступлениями правых в Китае. Как полагал Мао Цзэдун:»Основная проблема ряда стран Восточной Европы в том, что там не завершена классовая борьба, и во многих случаях с контрреволюцией там не покончено». Как раз внутриполитический кризис в Венгрии, считает историк Ли Даньхуэй, спровоцировал кампанию борьбы с правыми в Китае, Мао Цзэдун дал указание «активно выявлять возможные «венгерские события», это указание было спущено во все организации и учебные заведения для того, чтобы «отсечь многих «провенгерских», «выдавить гнойный прыщ».
Инструментом реализации теории Мао Цзэдуна о «продолжении классовой борьбы в условиях диктатуры пролетариата» стали разработанные в 1957 году методы так называемой «большой демократии» для критики правых и политической борьбы с ними в Китае, предполагавшие «широкое высказывание мнений», «полное изложение взглядов», выпуск «газет, написанных большими иероглифами», проведение «широких дискуссий». Наибольшее распространение в Китае методы «большой демократии» получили позднее, в годы «культурной революции» 1966-1976 годов.
В июле 1959 года на 8-м пленуме ЦК КПК 8-го созыва в Лушане (провинция Цзянси) Мао Цзэдун повторил свою мысль о том, что главной опасностью современности стал правый уклон, развернул широкомасштабную борьбу с ним и охарактеризовал естественную внутрипартийную дискуссию в КПК как «продолжение борьбы не на жизнь, а на смерть двух основных антагонистических классов».
В это же время в Советском Союзе следовали прямо противоположным курсом реформирования политической системы. Так, в апреле 1958 года на 13-м съезде ВЛКСМ Хрущёв заявил о том, что «народ сам всё отрегулирует», а на 21-м съезде КПСС он говорил о том, что в условиях полной и окончательной победы социализма в СССР главным направлением развития государственных организаций является всемерное развитие демократии, привлечение всех граждан для участия в работе по управлению экономическим и культурным созиданием, для участия в работе по управлению общественными делами. Вопрос об отмирании государства, говорил тогда Хрущёв, это вопрос о превращении организаций социалистического государства в коммунистические организации общественного самоуправления.
Мао Цзэдун расценивал политические новации Хрущёва как современный ревизионизм, в свою очередь Хрущёв обвинял КПК в догматизме.

Ещё одной сферой разногласий Советского Союза и Китая была внешняя политика. Суть этих разногласий заключалась в том, что Хрущёв, стремясь обеспечить благоприятные внешние условия для дальнейшего углубления внутриполитических и внутриэкономических преобразований в СССР, в конце 50-х годов проводил курс на смягчение отношений с Западом, много говорил о недопустимости войн и о мирном соревновании двух общественных систем, о ядерном разоружении.
Что касается Китая, то после Корейской войны он оказался в условиях неурегулированного жёсткого противостояния с западными странами во главе с США, и политика Мао Цзэдуна сводилась к тому, чтобы, активизировав все внутренние ресурсы для рывка, в короткие сроки нарастить совокупную и военную мощь государства, «перегнать Англию, догнать Америку», уравновесив противостояние с империализмом.
Кроме того, в 1950-1960-е годы КПСС выступала на политической арене как зрелая правящая партия, а СССР – как один из создателей и ключевых участников послевоенной международной системы, тогда как КПК, не так давно до этого пришедшая к власти, ещё не успела отринуть присущую революционным партиям пассионарность.
В этой связи КПК критиковала внешнюю политику Советского Союза за «приукрашивание империализма», а Хрущёв в свою очередь в завуалированной форме нападал на Китай, говоря про «драчливого петуха». Наиболее ярко советско-китайские противоречия в сфере международной политики того периода проявились в августе 1958 года в связи с новым (вторым) кризисом в Тайваньском проливе и индо-китайским пограничным конфликтом.

Все эти существенные разногласия по вопросам экономического, внутриполитического развития, идеологии и внешней политики не просто углубляли «трещины» в советско-китайских отношениях, они заставляли советскую сторону «крепко задуматься» о том, следует ли и дальше оказывать колоссальную помощь Китаю, да к тому же за счёт собственной экономики, ведь «благодарности», взаимопонимания по ряду значимых для СССР вопросов от китайской стороны, как показывала жизнь, не дождаться. Поэтому в процессе нарастания разногласий с Китаем хрущёвский СССР постепенно избавлялся от иллюзий «великой дружбы» и учился говорить китайской стороне твёрдое «нет», когда это было в национальных интересах Советского Союза.

Следующим важным шагом СССР по «отвоёвыванию» позиций «старшего» во внешнеполитическом диалоге с Китаем стала ситуация вокруг советско-китайского соглашения от 15 октября 1957 года о предоставлении КНР до конца 1961 года новых советских оборонных технологий для производства ракетной и авиационной техники, атомного оружия.
В период с 1955 до 1958 года правительства СССР и КНР заключили шесть соглашений о технической помощи Советского Союза Китаю в создании атомной промышленности и атомного оружия, например, на основании подписанного в октябре 1954 года соглашения о научно-техническом сотрудничестве в апреле 1955 года было заключено соглашение о помощи СССР Китаю в исследованиях в сфере атомной энергетики и ядерной физики. А Соглашение от 15 октября 1957 года изначально было «разменной монетой» между СССР, обещавшим предоставить КНР учебный макет, чертежи и документацию для создания атомной бомбы, и Китаем, чей лидер Мао Цзэдун «отблагодарил» Советский Союз за Соглашение участием в работе Московского совещания коммунистических и рабочих партий в ноябре 1957 года, демонстрируя таким образом политическую поддержку советской стороне. Двустороннее сотрудничество в рамках Соглашения от 15 октября 1957 года так или иначе развивалось. И, хотя, как отмечают китайские историки, Советский Союз, как правило, ограничивался предоставлением технологий гражданского, невоенного назначения, по некоторым российским оценкам фактически оказанная Советским Союзом КНР помощь в освоении атомной отрасли позволила Китаю на 10-15 лет быстрее создать собственное ядерное оружие и сэкономить 2,5 млрд. долларов, а к началу 60-х годов планы Китая по военному атому были выполнены на 80%. 20 июня 1959 года ЦК КПСС в письме ЦК КПК проинформировал китайскую сторону о том, что СССР в одностороннем порядке расторгает Соглашение от 15 октября 1957 года и отказывается предоставить Китаю макет атомной бомбы и техническую документацию по её изготовлению. Советская сторона объяснила свой шаг тем, что в тот момент, в июне 1959 года, она проводила в Женеве переговоры о запрещении ядерных испытаний с западными странами, в том числе с США. Очевидно, что дальнейшее сотрудничество с Китаем и помощь ему в создании собственной атомной бомбы не стыковалось с логикой этих переговоров.

В апреле 1960 года до этого закулисная теоретическая дискуссия между КПСС и КПК стала всеобщим информационным достоянием. По случаю 90-й годовщины со дня рождения В.И.Ленина центральный журнал КПК «Хунци» и центральная китайская газета «Жэньминь жибао» опубликовали серию статей под общим заголовком «Да здравствует ленинизм!», в которых открыто, но без упоминания конкретных имён, критиковалась позиция Советского Союза по таким вопросам, как отношение к современной эпохе, к мирному сосуществованию, к проблеме мирного перехода к социализму, к социалистической революции, к сущности империализма.
Реакция советской стороны наиболее ярко проявилась в ходе июньского 1960 года Совещания представителей коммунистических и рабочих партий социалистических стран в Бухаресте, на котором, как пишет историк Ли Даньхуэй, Хрущёв «организовал блокаду делегации КПК».

«Точку» в «великой дружбе» с Китаем и в вопросе о том, кто «старший» в отношениях двух стран, Хрущёв поставил 16 июля 1960 года, когда правительство СССР в официальной ноте МИД КНР объявило об отзыве из Китая до 1 сентября 1960 года всех работавших там советских специалистов. «Друзья Китая», «знатоки Китая» в окружении Хрущёва отговаривали его от этого шага. Но в сознании главы СССР на этот раз, так сказать, сработало державное начало. Он долго уступал Китаю, долго терпел его поведение, которое временами не просто не укладывалось в модель отношений «старшего» и «младшего» по социалистическому лагерю, но подчас было элементарно несоюзническим в рамках договорного альянса двух суверенных государств. Поэтому, называя вещи своими именами, в июле 1960 года Китай получил мощный экономический «удар» прежде всего за то, что по сути попрал дух «дружбы, союза и взаимной помощи», на котором был выстроен советско-китайский межгосударственный Договор от 14 февраля 1950 года.
Из Китая на родину вернулись 1390 советских специалистов, новая группа советских специалистов в количестве 900 человек отправлена в КНР не была, кроме того, СССР разорвал 12 двусторонних межгосударственных соглашений, протокол, заключённый Академиями наук двух стран, расторг 343 договора о специалистах и приложений к ним, отменил 257 проектов научно-технического сотрудничества. Привыкшему к разносторонней помощи «неправильного старшего брата» Китаю стало непросто.
Всего же за период с августа 1949 года, когда вместе с делегацией Лю Шаоци из СССР в Китай убыла первая группа советских специалистов для оказания помощи китайским коммунистам, до 1 сентября 1960 года новому Китаю помогали примерно 18 тысяч советских граждан. С августа 1949 года до визита Хрущёва в КНР в 1954 году в Китае работали примерно 5 тысяч советских советников и специалистов, из них примерно 2 тысячи человек были военными. Больше всего советских специалистов работало в КНР с октября 1954 года до конца 1958 года – примерно 11 тысяч человек. В 1959-1960 годах в Китае работали менее 2 тысяч советских специалистов.
Одновременно с этим СССР в 50-е годы подготовил примерно 16-18 тысяч китайских стажёров, многие из которых в последующем проявили себя во всех сферах деятельности в Китае. Например, по состоянию на декабрь 2007 года из 229 академиков Китайской Академии инженерных наук, которые стажировались за рубежом, 109 человек стажировались в СССР в первые годы после образования КНР.
Динамика направления китайских стажёров в СССР соответствовала динамике развития двусторонних отношений. К примеру, в 1954 году Министерство образования КНР направило в СССР 1375 стажёров, в 1955 году – 1932, в 1956 году – 2085. В 1961 году в СССР был направлен 71 китайский стажёр, в 1962 году – 35, в 1963 году – 20, в 1964 году – 3. После прихода к власти в Советском Союзе Л.И.Брежнева появилась слабая надежда на нормализацию двусторонних отношений, в мае 1965 года делегация генералов НОАК даже присутствовала на Параде Победы в Москве, а число китайских стажёров в 1965 году чуть возросло – 54 человека. Однако очень быстро стало понятно, что Брежнев не собирается начинать с уступок Китаю. Осенью 1966 года СССР и КНР условились, что стажёры обеих стран завершают обучение в текущем году, и 2 ноября 1966 года последняя группа китайских стажёров убыла поездом из Москвы в Китай.

В 60-е годы 20-го века межпартийные разногласия КПСС и КПК усугубились уже никем не скрываемыми межгосударственными осложнениями в отношениях СССР и КНР. Стремясь доказать свою идейно-политическую правоту в дискуссиях с КПК, ЦК КПСС 14 июля 1963 года опубликовал «Открытое письмо ЦК КПСС партийным организациям, всем коммунистам Советского Союза» с критикой КПК. В ответ ЦК КПК через газету «Жэньминь жибао» и журнал «Хунци» в период с сентября 1963 года по июль 1964 года опубликовал девять статей с негативными оценками «Открытого письма» ЦК КПСС и с критикой «хрущёвского ревизионизма»: «Истоки разногласий между руководством КПСС и нами и углубление этих разногласий», «К вопросу о Сталине», «Югославия – социалистическая страна?», «Апологеты неоколониализма», «Две политические линии в вопросах войны и мира», «Два принципиально противоположных подхода к мирному сосуществованию», «Руководство КПСС – главные раскольники современности», «Пролетарская революция и хрущёвский ревизионизм», «О лжекоммунизме Хрущёва и о его уроках для мировой истории».
Параллельно в межгосударственных отношениях СССР и КНР перешли от стадии «скрытых трещин» и «взаимного недопонимания» к открытым разногласиям. Например, Лю Сяньчжун, исследователь НИИ России, Восточной Европы и Средней Азии КАОН «точкой отсчёта» серьёзных китайско-советских пограничных конфликтов называет «впервые завершившийся кровопролитием» инцидент между советскими пограничниками и «китайскими пастухами» на перевале Буз-Айгыр в Средней Азии в июле 1960 года. В предыдущие 10 лет, отмечает китайский историк, на китайско-советской границе имели место 242 конфликтные ситуации, однако все они носили рутинный характер. Кроме того, отмечает Лю Сяньчжун, в 60-е годы советская сторона стала препятствовать рыболовному промыслу китайцев вблизи спорного острова Хэйсиази (остров Большой Уссурийский) и высадке китайских рыбаков на этот остров, тогда как в 50-е годы смотрела на это «сквозь пальцы». Начиная с 1960 года, сообщает Лю Сяньчжун, число китайско-советских пограничных конфликтов стало стремительно возрастать, к моменту смещения Хрущёва в октябре 1964 года их насчитывалось 2072, из которых 870 произошли в 1963 году. А с октября 1964 года по март 1969 года число пограничных конфликтов составило 4189.
Пограничные переговоры между СССР и КНР в 1964 году успеха не имели, и СССР, не намеренный более терпеть бесчисленные нарушения границы и провокации китайской стороны, существенно наращивал свой военный потенциал на Дальнем Востоке, в Средней Азии и в Монголии. Например, в 1964 году численность советских войск на советско-китайской и монгольско-китайской границе составляла 700 тысяч человек, в последующие годы она была увеличена до 1 миллиона 114 тысяч человек. По данным Лю Сяньчжуна советская группировка включала 33 базы стратегических ракет с примерно 100 тысячами человек личного состава, 64 дивизии сухопутных войск общей численность примерно 800 тысяч человек, более 3400 боевых самолётов с примерно 120 тысячами человек личного состава. Учения на территории Туркестанского, Сибирского, Забайкальского и Дальневосточного военных округов планировались и проводились с условным противником, под которым подразумевался Китай.

В 1989 году, говоря о китайско-советских отношениях в 60-е годы, Дэн Сяопин в частности заметил:»В действительно существенных вопросах китайско-советские отношения не были равноправными, поэтому китайский народ чувствовал себя униженным. Тем не менее, мы никогда не забывали о том, что в годы первой пятилетки СССР помог нам в создании индустриальной базы».
То есть, когда СССР, едва оправившись от тягот страшной войны, «из двух произведённых агрегатов один оставлял себе, а другой отдавал Китаю», китайско-советские отношения были вполне раноправными, но, когда СССР начал отказывать Китаю или отстаивать собственные интересы, отношения сразу же приняли «неравноправный» характер, «унижавший китайский народ»…

Пожизненный профессор истфака Восточно-Китайского педагогического университета, руководитель Центра изучения мировой истории периода «холодной войны» этого университета и хорошо известный в Китае специалист по китайско-советским отношениям Шэнь Чжихуа рассказывает о рассекреченных в 2004 году Национальным советом США по разведке (National Intelligence Council (NIC)) подлинниках документов, содержащих оценки и прогнозы ЦРУ относительно ситуации на материковом Китае в период с 1948 по 1976 годы, сборник этих документов носит название «По следу Дракона: прогнозы разведки США в отношении Китая в эпоху Мао, 1948-1976». По словам Шэнь Чжихуа почти все прогнозы американцев накануне китайско-советского раскола впоследствии не оправдались. Причём, ключевым моментом этих прогнозов было то, что реальная возможность раскола КНР и СССР американцами исключалась.
Так, в мае 1958 года ЦРУ утверждало:»По мере укрепления позиций Китая между КНР и СССР неизбежно возникнут некоторые трения, которые, между тем, вряд ли разрушат китайско-советское сотрудничество».
В конце июля 1959 года на 8-м пленуме ЦК КПК 8-го созыва в Лушане Мао Цзэдун открыто «объявил войну» всем, кто сомневался в «большом скачке» и народных коммунах, в том числе Хрущёву, однако даже это не насторожило ЦРУ, и его принципиальный вывод остался без изменений:»В оцениваемый нами период в китайско-советском альянсе сохранится тесное сотрудничество, совместное противостояние странам Запада. Разумеется, Советский Союз будет и дальше сохранять свои лидирующие позиции в рамках этого альянса», «У китайцев нет выбора, и поэтому им необходимо сохранять нынешнее положение вещей», «Главным итогом этих расхождений станет то, что перед обеими странами постоянно будет стоять проблема выбора поведения в отношении партнёра, однако эти расхождения не ослабят альянс как таковой».
Даже когда к августу 1960 года расхождения между китайской и советской сторонами стали носить открытый характер, а СССР объявил о прекращении помощи КНР и об отзыве оттуда всех своих специалистов, ЦРУ продолжало утверждать:»Как минимум в течение пяти лет в китайско-советских отношениях сила сцепления будет в значительной степени преобладать над центробежной силой», «Невозможно спрогнозировать, каким образом повлияют на китайско-советские отношения эти противоречия, затрагивающие коренные интересы обеих стран, но ни Китай, ни Советский Союз не хотят довести эти противоречия до такого уровня, когда отношениям двух стран будет нанесён невосполнимый ущерб».
Шэнь Чжихуа считает, что рассуждения американцев формально были логичными, поскольку ЦРУ исходило из того, что КНР и СССР объединяла общность идеологии, общность целей борьбы —стремление к коммунизму, общность в вопросах обеспечения национальной безопасности, – и те и другие полагали США и мир Запада своими главными противниками, разногласия же между Китаем и Советским Союзом сводились к таким второстепенным на первый взгляд вещам, как способы, этапы достижения намеченных целей. Поэтому, как рассуждали американцы, несмотря на долговременный характер китайско-советских разногласий и даже их углубление, в случае угрозы общим основополагающим убеждениям и общим коренным интересам обе стороны смогут скорректировать свою политику таким образом, чтобы укрепить совместный альянс и сообща «устранять те тенденции, которые способны причинить непоправимый ущерб двусторонним отношениям», а китайцы «возможно, почувствуют, что у них нет иного выбора, кроме сохранения альянса с СССР».
Шэнь Чжихуа полагает, что формально логичные рассуждения американцев не подтвердились последующим историческим развитием по ряду причин (о которых, кстати, хорошо бы помнить и сегодня), а именно: 1) ограниченность американских источников информации (добавим, ограниченность источников достоверной информации о Китае; как говорится, Китай непостижим, словно «Дао»); 2) серьёзные культурологические различия между Востоком и Западом (добавим, которые собственно и не дают человеку западной культуры по-настоящему глубоко познать Китай и менталитет китайцев); 3) недостаточное понимание американцами процессов принятия и обоснования политических решений в коммунистических государствах, влияния на эти процессы разнообразных «иррациональных факторов», несвойственных для западной политической культуры (добавим, внутренние механизмы принятия политических решений в Китае, помимо привычных для человека западной культуры политических закономерностей, в немалой степени обусловливаются китайской национальной спецификой).
Сравнивая внутренние противоречия в капиталистическом лагере и в социалистическом лагере, Шэнь Чжихуа рассуждает о том, что как раз для анализа внутренних противоречий в капиталистическом лагере логические построения ЦРУ подходили как нельзя лучше. Именно общность ключевых интересов капиталистических государств в годы «холодной войны», готовность ко взаимным компромиссам ради сохранения западного альянса позволила капиталистическому лагерю выстоять и сохранить себя несмотря на существовавшие в то время противоречия, к примеру, между Великобританией и США, Великобританией и Францией, США и Францией, США и Японией.
Шэнь Чжихуа считает, что нестабильность внутри социалистического лагеря объяснялась прежде всего системным дисбалансом, системными изъянами, исходным несовершенством политической модели отношений между социалистическими государствами.
Поясняя свою мысль, Шэнь Чжихуа говорит, что одним их таких важнейших системных изъянов было изначальное противоречие между интернационалистским подходом и национальными устремлениями, затушёвывание с помощью идеологической общности государственных интересов различных социалистических стран. Шэнь Чжихуа полагает, что, только придя к власти в своих странам, коммунистические партии начинали осознавать, насколько принципы пролетарского интернационализма далеки от реальной жизни. Это противоречие между интернациональным и национальным, продолжает Шэнь Чжихуа, не играло существенной роли до тех пор, пока отношения между социалистическими странами были нормальными, но, стоило возникнуть разногласиям, как государственные интересы выходили на первый план, а про интернационализм, идеологическую общность быстро забывали. В качестве примеров китайский историк ссылается не только на ситуацию с КПК и КПСС, КНР и СССР, но и на отношения между СССР и Югославией, Китаем и Северной Кореей, Китаем и Вьетнамом, между Югославией и Албанией, между КПК и компартией Японии, компартией Вьетнама, Трудовой партией Кореи.

Не имея общих критериев и единого понимания взаимосвязи интернационального и национального, социалистические страны по мнению Шэнь Чжихуа оказывались неспособны достичь компромисса в кризисных ситуациях.

Вторым системным изъяном в отношениях между социалистическими государствами Шэнь Чжихуа называет то, что коммунистические партии копировали принципы межпартийных отношений в отношениях между своими странами, в результате чего межпартийные принципы централизма с подчинением нижестоящих вышестоящим переносились на отношения различных социалистических стран, где возникали «лидеры» и «ведомые», а, раз так, не могло быть и речи о полноценном государственном суверенитете и о национальной независимости каждой соцстраны по-отдельности.

Нельзя не согласиться с Шэнь Чжихуа в том, что несбалансированность интернационального и национального в отношениях между социалистическими странами действительно явилась причиной раскола всего социалистического лагеря. С другой стороны история не знает примеров, чтобы эта проблема – проблема сбалансированного сочетания общего, интернационального и национального была бы до конца разрешена где бы то ни было. Следовательно степень критичности этой проблемы в отношениях между политическим партнёрами в немалой степени обусловливается их способностью сдерживать своё «эго» ради объединяющих целей, чем, кстати, всегда славилось Государство Российское, и, честно говоря, никогда не славился Китай.

«Системность» данного «изъяна» (несбалансированности общего и национального) в отношениях России с Китаем решающей роли не играла и не играет. Скорее, следует говорить о способности российской стороны на разных исторических этапах с большей или с меньшей эффективностью подстраиваться под непостижимую специфику партнёра, ибо о встречном «подстраивании» Китая под специфику России речи по большому счёту никогда не шло, да и не идёт.

Что же касается второго «системного изъяна», про который говорит китайский историк, то это рассуждения в классическом китайском понимании союза и союзничества как априори «неравноправного альянса», ибо кто-то из союзников непременно экономически или в военном отношении сильнее, политически весомее и т.д.. Добровольно, сознательно принять политическое «старшинство» партнёра, союзника ради общих целей – это не про Китай. Ибо, как гласит один из главных конфуцианских постулатов:»Благородный муж гармоничен в отношениях с окружающими, но это не значит, что он с ними непременно заодно. Недостойный человек заодно в другими, но это не гармония». То есть никогда не стоит ждать от Китая «политических жертв», возможно, даже в кризисных ситуациях, – «благородный муж» всегда и на всё имеет свою собственную точку зрения, больше всего ценит собственные интересы, не говоря уже о собственном суверенитете, даже в мелочах, даже «на полпальца», а следовательно никому и ни при каких обстоятельствах подчиняться не намерен и не обязан.

Боевые действия на острове Чжэньбаодао (Даманском) 2, 15 и 17 марта 1969 года стали началом длительного вооружённого противостояния СССР и КНР.
Военно-политическое давление, которое СССР, стремясь «отвоевать» свои политические позиции, оказывал на Китай в 60-е годы, привело руководство КНР к решению действовать согласно древнему китайскому военному принципу «ударить в ответ, дабы обуздать зарвавшегося супостата», – об этом прямо говорят современные китайские историки. Принципиальное решение о таком «ответном ударе» Китай принял практически за год до событий на Даманском. 24 января 1968 года Центральный военный совет КНР (он же Центральный военный совет КПК) дал указание командованию Шэньянского и Пекинского центральных военных округов НОАК «выжидать благоприятный момент для нанесения ответного удара и обуздания агрессивных действий сопредельной стороны, делая это рационально и расчётливо в подходящих условиях». 25 января 1969 года Хэйлунцзянский провинциальный военный округ НОАК представил «план по отпору агрессии в районе острова Чжэньбаодао», а ЦК КПК согласился в выбором Чжэньбаодао (Даманского) как ключевого места для «нанесения удара самообороны против советской агрессии».
Заслушав 15 марта 1969 года доклад о боях на Чжэньбаодао, Мао Цзэдун отметил:»Северо-Восточный, Северный и Северо-Западный Китай должны быть готовыми. Грозный враг у ворот, поэтому необходима готовность к мобилизации. Наша позиция в том, чтобы выжидать благоприятный момент для нанесения ответного удара и обуздания врага, который напал первым».
После событий на Даманском произошло вооружённое столкновение на Западном участке советско-китайской границы в районе озера Жаланашколь 13 августа 1969 года, которое в современном Китае называют не иначе, как «вторжение сотен советских военнослужащих на вертолётах, танках и БТР на территорию района Теректы уезда Юйминь (Чаганьтокай) Синьцзян-Уйгурского автономного района КНР». Проще говоря, отразив очередной «ответный удар» китайцев, советские воинские подразделения, судя по всему, некоторое время преследовали противника на его территории.
В те дни в американских СМИ появилась информация о планах советского руководства нанести локальный ядерный удар по китайскому ядерному полигону в районе озера Лобнор – по созданной в 1959 году 21-й Учебно-испытательной базе НОАК, расположенной на территории уезда Хошуд и в западной части уезда Лопнор Баян-Гол-Монгольского автономного округа Синьцзян-Уйгурского автономного района КНР.

У каждой нации есть то, что является неотъемлемой частью её ментальности. У китайцев это в том числе глубокая приверженность «самым правильным» древним правилам и постулатам своей цивилизации, которые когда-то были разработаны под определённые ситуации и с неизбежной цикличностью повторяются в истории. А, раз так, то тем самым древним правилам и постулатам надлежит следовать, независимо от того, какой век на дворе, – вот и решился в конце 60-х годов заведомо более слабый в военном отношении Китай на по большому счёту авантюрные пограничные «ответные удары» против Советского Союза. Китаю тогда повезло в том смысле, что Государство Российское геополитически всегда стремится избегать войны на два фронта, на западе и на востоке, вот почему в условиях «холодной войны» СССР с Западом конфликты на Даманском и у Жаланашколя не получили продолжения в виде сокрушительных ударов советских танковых клиньев, как это было в августе 1945 года, когда под каток советских фронтов попала Квантунская армия. Вторжение Советской Армии в 1969 году не состоялось, но страх перед ним в Китае царил неподдельный.
Так, 28 августа 1969 года ЦК КПК издал распоряжение, потребовав от армии и народа Китая находиться в полной боевой готовности и в любой момент быть способными «уничтожить вторгшегося врага».
Решением ЦК КПК во всём Китае создавались руководящие группы народной ПВО, велась работа по строительству бомбоубежищ.
В середине октября 1969 года ЦК КПК принял решение о направлении ряда ответственных работников ЦК КПК и старых членов КПК в города, расположенные вдоль железной дороги Пекин-Гуанчжоу, на случай масштабной «советской агрессии» против Китая.
Административная группа Центрального военного совета КНР/Центрального военного совета КПК была переведена в западные пригороды Пекина, в Генеральном штабе НОАК была сформирована группа управления военного времени, все они были укрыты в сооружениях, подготовленных на случай войны.
Все вооружённые силы КНР были приведены в состояние боевой готовности №1. Повсеместно велось привлечение и обучение населения на случай войны, согласно требованиям военного времени формировались руководящие органы всех уровней, проводилось рассредоточение городского населения и материальных средств, строились подземные сооружения ПВО, активно велась работа по организации народного ополчения, строились шоссейные дороги и мосты, необходимые на случай войны, создавалась система управления производством военного времени, развернулась политическая подготовка на случай войны и т.д..
С 1964 и до 1980 года года в КНР широко велось строительство «большого и малого трёхрубежья» по принципу «размещать в горах, рассредотачивать, укрывать в пещерах». Эта государственная программа, охватывавшая 13 провинций и автономных районов КНР, предусматривала перенос ключевых оборонных, промышленных, транспортных объектов, объектов энергетики из восточных, приморских, то есть подверженных атакам флота и авиации вероятного противника районов в глубинные районы на западе страны. «Первым рубежом» считались прибрежные районы Китая. Ко «второму рубежу» относили районы между «первым рубежом» и к востоку от железной дороги Пекин -Гуанчжоу, а именно: провинции Аньхой и Цзянси, восточная часть провинций Хэбэй, Хэнань, Хубэй и Хунань. К «третьему рубежу» относили районы к западу от железной дороги Пекин-Гуанчжоу, к югу от Великой Китайской стены, в частности на юго-западе – провинции Сычуань, Гуйчжоу, Юньнань, на северо-западе – провинции Шэньси, Ганьсу, Цинхай, Нинся-Хуэйский автономный район. «Первый рубеж» и «второй рубеж» в обиходе называли «малым трёхрубежьем», «третий рубеж» – «большим трёхрубежьем».
Не исключая возможности большой войны с Советским Союзом и с США, Китай 1 декабря 1965 года провозгласил стратегический курс «готовиться к войне, готовиться к голоду, весь народ – солдаты». В начале 70-х произошла нормализация китайско-американских отношений, но опасность войны с СССР сохранялась, поэтому10 декабря 1972 года этот стратегический курс был конкретизирован установкой «рыть глубокие пещеры, повсеместно запасать зерно, не стремиться к гегемонии».
Некоторые китайские историки говорят даже о существовании в Китае в те годы лозунга «бить сильно, бить на опережение, вести ядерную войну». В китайских архивных материалах нет конкретных свидетельств того, что Мао Цзэдун выдвигал именно такой лозунг, именно в такой постановке. Ссылаться на данный лозунг китайские историки стали, исходя из соответствующих идей и приоритетов Мао Цзэдуна в 60-е годы, поскольку тогда Мао считал угрозу безопасности Китая всё более серьёзной, говорил о периодичности мировых войн и о возможности ядерной войны.
В годы противостояния с СССР Китай ежегодно тратил 20%, а, возможно, даже до половины своего бюджета на военные расходы, ускоренно переводил экономику на военные рельсы.
Немалую цену за противостояние с Китаем заплатил и СССР. Так, бывший посол РФ в КНР С.С.Разов сообщал, что расходы на миллионную группировку советских войск «на китайской границе» с конца 60-х до конца 70-х годов составили более 200 млрд. золотых рублей или более 300 млрд. в пересчёте на доллары, – запредельную по тем временам сумму.
Многие тысячи советских военнослужащих в годы противостояния с Китаем прошли службу «на китайской границе» в Средней Азии, в Забайкалье, в Монголии, на Дальнем Востоке. В то время в СССР усиленно готовили офицеров с профессиональным знанием китайского языка. Расположенный в Москве ввуз, последовательно носивший в 60-80-е — начале 90-х наименование «Военный институт иностранных языков МО СССР», »Военный институт МО СССР», а с февраля 1980 года – «Военный Краснознамённый институт МО СССР», с середины 60-х и до 90-х ежегодно выпускал на факультете восточных языков порядка 40 офицеров с высшим военно-специальным образованием, военных переводчиков-референтов китайского и английского языка, а на факультете спецпропаганды периодически выпускал порядка 10 офицеров с высшим военно-специальным образованием, военных спецпропагандистов с китайским и английским языком. Китаисты Военного Института в те годы были самым многочисленным отрядом языковых выпускников, достойно выполнявших воинский долг на разных направлениях служебной деятельности.

В числе негативных последствий китайско-советского противостояния китайский историк Лю Сяньчжун, во-первых, называет то, что это противостояние непосредственно повлияло на распад социалистического лагеря.
Во-вторых, по мнению Лю Сяньчжуна в годы противостояния обе страны упустили шансы на развитие, поскольку, когда в конце 60-х – в 70-х передовые государства ускоренно шли по пути научно-технического прогресса, Китай и СССР изнуряли себя немалыми дополнительными военными расходами.
В-третьих, считает Лю Сяньчжун, советско-китайское противостояние причинило ущерб стратегическим интересам обеих стран.

В 60-е годы внешнеполитическая стратегия Китая от концепции «единения с СССР, противостояния с Америкой» сначала трансформировалась в концепцию «противостояния с Америкой и противостояния с СССР», а в 70-е годы – в концепцию «единения с Америкой против СССР».

Кроме того, Китай искал сторонников в противостоянии с СССР и среди стран «третьего мира», с этой целью он, даже не взирая на собственные экономические трудности, оказывал помощь целому ряду стран, негативно относившихся к Советскому Союзу. Например, в 1961 году в рамках поддержки своего единственного европейского союзника – Албании Китай закупил для неё в Канаде 60 тысяч тонн пшеницы и предоставил ей большой кредит. Обременительная для Китая широкомасштабная помощь другим странам «третьего мира», разделявшим его негативное отношение к СССР, продолжалась до начала 70-х годов.

Что касается СССР, то, как отмечает Лю Сяньчжун, его союз с Китаем создавал широкий стратегический «пояс безопасности» на дальневосточных рубежах Советского Союза. Поэтому раскол китайско-советского альянса вызвал дополнительные угрозы для СССР в АТР со стороны США и их союзников, не говоря уже о том, что равного Китаю по геополитической значимости союзника среди других социалистических стран у СССР просто не осталось.

Светлой памяти бывший посол РФ в КНР И.А.Рогачёв называл 60-70-е и начало 80-х «периодом гибельного, бесперспективного противостояния» СССР и Китая.
Действительно, противостояние измотало обе стороны, вынудив их заплатить огромную экономическую и политическую цену. Однако нельзя отрицать и то, что:

военные конфликты СССР и КНР в 1969 году и последующее длительное противостояние двух стран, так же, как советско-китайский вооружённый конфликт 1929 года, в обоих случаях стали результатом сначала уступок (опрометчивых или не до конца продуманных) Государства Российского Китаю, а затем «отвоёвывания» «опомнившейся» советской стороной своих позиций во внешнеполитическом диалоге с Китаем.

Китай же, «получая» нечто в качестве уступок ему (в виде отказа противоположной стороны от прежних привилегий, от её тех или иных важных интересов, в виде её согласия на избыточную, чрезмерную помощь и т.д.), «добром», «по-хорошему», «по-братски», «по-союзнически», «с пониманием» ничего и никогда не возвращал, поэтому стремление советской стороны, «опомнившись», вернуть «опрометчиво отданное» ничем другим, кроме серьёзного конфликта с Китаем, не заканчивалось и закончиться не могло.
Уроки из вооружённых конфликтов с Китаем в 1929 и в 1969 году в первую очередь должна сделать для себя российская сторона. Среди этих уроков главный, пожалуй, заключается в том, что:

на «уступки», «дружбу», «союзничество» и прочие на первый взгляд добрые дела в отношениях с Китаем надо идти не с точки зрения сиюминутной политической или идеологической выгоды, а, помня о возможных и не всегда благоприятных последствиях на много исторических ходов вперёд.

Выступая в Ташкенте 24 марта 1982 года, Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Л.И.Брежнев заявил о необходимости нормализации отношений с Китаем, но без предварительных условий. Общепринятая политологическая точка зрения объясняет этот шаг советской стороны завершением периода разрядки, осложнением отношений с Западом и соответственно стремлением наладить отношения с КНР, чтобы избежать противостояния «на два фронта». 26 марта 1982 года, реагируя на выступление Брежнева, китайская сторона заявила, что Китай будет готов к нормализации в том случае, если СССР «подкрепит свои слова делами». То есть Китай был настроен на нормализацию, но на устраивающих его условиях, что с самого начала вступало в противоречие с советской позицией. Принципиальная же готовность Китая наладить отношения с Советским Союзом объяснялась его осложнившимися на тот момент отношениями с США, прежде всего по тайваньской проблеме. А общим мотивом начать двустороннюю нормализацию являлось то, что и СССР и Китай были измотаны затянувшимся на долгие годы противостоянием.
При этом нельзя утверждать, что, коль скоро первое официальное заявление о стремлении к нормализации советско-китайских отношений прозвучало от лидера СССР, Советский Союз был больше, чем Китай, заинтересован в этом процессе.
Когда 3 апреля 1979 года на 7-м заседании Постоянного Комитета ВСНП 5-го созыва было принято решение об отказе от пролонгации китайско-советского Договора о дружбе, союзе и взаимной помощи от 14 февраля 1950 года, министр иностранных дел КНР Хуан Хуа в тот же день проинформировал об этом советского посла И.С.Щербакова и предложил советской стороне начать поэтапные двусторонние переговоры для обсуждения нерешённых проблем и для их улучшения.

В 1979 году внешняя политика КНР, как и все прочие сферы государственной и общественной жизни, начала определяться решениями декабрьского 1978 года 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва, взявшего политический курс на «реформы и открытость», что предполагало титаническую работу по экономическому развитию страны, а для этого Китаю была жизненно необходима внешнеполитическая стабильность, в первую очередь нормальные отношения с двумя сверхдержавами – США и СССР.

Несмотря на все сложности, связанные с Тайванем, в нормализации китайско-американских отношений был достигнут значительный прогресс, и 1 января 1979 года, практически сразу после декабрьского 1978 года пленума ЦК КПК, были впервые установлены дипломатические отношения между КНР и США. После этого «настал черёд» СССР, вот почему Хуан Хуа в апреле 1979 года, по сути дела на пике противостояния с Советским Союзом, заявил советскому послу о готовности Китая к улучшению двусторонних отношений.

А после того, как Советский Союз в принципе «дозрел» до улучшения отношений с Китаем и 24 марта 1982 года официально заявил о готовности к этому, китайская сторона сразу же начала «выторговывать» выгодные для себя политические условия.

Так, 16 апреля 1982 года Дэн Сяопин попросил находившегося в Пекине Чаушеску передать Брежневу буквально следующее: пускай он, Брежнев, сперва сделает на практике одну-две вещи, а там посмотрим. Можно, сказал Дэн Сяопин, начать с решения проблем вывода вьетнамских войск из Кампучии и советских войск из Афганистана, а можно – с сокращения советских войск на границе СССР с Китаем и Монголии с Китаем.
В июле и августе 1982 года на совещании главных ответственных работников МИД КНР, посвящённом китайско-советским отношениям, было решено сделать серьёзный шаг навстречу советской стороне, чтобы добиться существенного улучшения отношений с Советским Союзом, но при этом поставить перед СССР принципиальное условие относительно того, чтобы он устранил «три больших препятствия», угрожавших национальной безопасности Китая, а именно: 1) сократил свои воинские формирования на китайско-советской и китайско-монгольской границе до уровня 1964 года; 2) добился вывода вьетнамских войск из Кампучии; 3) вывел свои войска из Афганистана.
Удивительно, но назвав устранение Советским Союзом «трёх больших препятствий» как непременное условие нормализации двусторонних отношений, китайская сторона спустя более 300 лет использовала тот же внешнеполитический приём, к которому прибегла 1 сентября 1676 года, когда официально уведомила московского посла Спафария, что условием дальнейшего развития двусторонних отношений являются принципиальные для Китая односторонние уступки Русского государства, — в 17-м веке китайцы тоже требовали от русских, так сказать, устранить «три больших препятствия»: возвратить беглого эвенкийского князя; беспрекословно следовать «данническому», «вассальному» этикету; свернуть хозяйственно-административную деятельность в Приамурье.

В октябре 1982 года стартовали советско-китайские политические консультации на уровне заместителей министров иностранных дел двух стран.
Как вспоминал спецпредставитель КНР на китайско-советских политических консультациях с октября 1982 года по октябрь 1987 года, в то время заместитель министра иностранных дел КНР Цянь Цичэнь, уже в ходе первого раунда этих консультаций он заявил советской стороне, что начать процесс устранения «трёх больших препятствий» СССР может с того, чтобы убедить Вьетнам вывести войска из Кампучии.
В своей книге «Десять дипломатических комбинаций» Цянь Цичэнь писал, что в кулуарах переговоров он подробно разъяснил советской стороне первостепенную важность для КНР вывода вьетнамских войск из Кампучии, поскольку дестабилизация обстановки в Индокитае представляла наибольшую угрозу для безопасности Китая. (Название книги Цянь Цичэня “外交十计», издательство «Шицзе чжиши чубаньшэ», 2003, в русскоязычном информационном пространстве, как правило, переводят «Десять дипломатических очерков», «Десять дипломатических событий», «Десять дипломатических эпизодов», что принципиально неверно. Иероглиф 计 , который переводят как «очерк», «событие», «эпизод», имеет основное значение «считать», «планировать», а также «уловка, комбинация» и употребляется, например, в словосочетании 三十六计 — «36 стратагем» или 缓兵之计 – «приём «замедления войска», «приём по выигрышу времени». Таким образом название книги Цянь Цичэня – это «Десять дипломатических комбинаций», то есть тех самых «хитроумных приёмов», которые применяла китайская дипломатия в том числе в ходе советско-китайских политических консультаций в 1982 — 1987 годах). Подчёркивая, что вывод вьетнамских войск из Кампучии – ключевой шаг для нормализации китайско-советских отнощений, Цянь Цичэнь тем не менее ничего не говорил, чем ответит Советскому Союзу Китай, если СССР сумеет убедить Вьетнам вывести свои войска. «Успокаивал» же Цянь Цичэнь советскую сторону тем, что для Китая вполне приемлемо, если СССР сначала сосредоточится на кампучийской проблеме, а затем приступит к решению двух других, то есть Китай не настаивал, чтобы Советский Союз решал все три проблемы одновременно.
Соглашаться на выполнение китайских условий относительно устранения «трёх больших препятствий», иными словами сдавать свои принципиальные политические позиции в диалоге с Китаем советская сторона не спешила, в связи с чем пять раундов консультаций, завершившихся в ноябре 1984 года, не привели к существенному продвижению по пути двусторонней нормализации. (Всего в период с октября 1982 года по октябрь 1987 года поочерёдно в Пекине и в Москве состоялось одиннадцать раундов советско-китайских политических консультаций).
Современные китайские историки так пишут об этом:»Не желая считаться с реальностью, СССР под всевозможными предлогами уходил от обсуждения темы устранения «трёх больших препятствий» как предпосылки нормализации двусторонних отношений».

О том, как начинался процесс нормализации китайско-советских отношений, рассказывает в частности пожизненный профессор истфака Восточно-Китайского педагогического университета, руководитель Центра изучения мировой истории периода «холодной войны» этого университета, известный в Китае специалист по китайско-советским отношениями Шэнь Чжихуа.
Когда 10 ноября 1982 года умер Л.И.Брежнев, китайская сторона незамедлительно использовала эту ситуацию, чтобы усилить свои позиции на переговорах (политических консультациях) о нормализации двусторонних отношений. Шэнь Чжихуа называет эту тактику Китая «похоронной дипломатией».
Шэнь Чжихуа отмечает, что когда 9 сентября 1976 года умер Мао Цзэдун, СССР тоже пытался использовать процедуру выражения соболезнований для подвижек в двусторонних отношениях, однако добиться тогда ничего не сумел.
В 1976 году после смерти своего руководителя Китай «по инерции» продолжал прежний конфронтационный курс в отношении СССР, и нормализация ему тогда была просто не нужна. Новый стратегический курс развития страны, выработанный 3-м пленумом ЦК КПК 11-го созыва в декабре 1978 года, создал предпосылки для коренного пересмотра внешней политики КНР, поскольку нормализация отношений с СССР стала рассматриваться руководством КНР как одно из главных условий обеспечения безопасности Китая в интересах его внутреннего развития, соответственно МИД КНР, действуя в свете поставленной ему задачи достижения нормализации в отношениях с СССР, предпринимал разнообразные шаги в этом направлении, в том числе использовал «похоронную дипломатию».
ЦК КПК направил СССР телеграмму со словами соболезнования по случаю кончины Л.И.Брежнева и послал венок. По предложению МИД КНР заместитель председателя Постоянного Комитета ВСНП У Ланьфу и министр иностранных дел КНР Хуан Хуа посетили посольство СССР, выразив советской стороне глубокие соболезнования и надежду на постепенную нормализацию двусторонних отношений.
15 ноября 1982 года в государственных похоронах Л.И.Брежнева приняла участие китайская делегация во главе с Хуан Хуа, в составе которой были глава Департамента СССР и стран Европы МИД КНР Ма Сюйшэн, его заместитель Ван Цзиньцин, заведующий Канцелярией китайской стороны на китайско-советских политических консультациях Ли Фэнлинь.
Накануне убытия в Москву, 13 ноября 1982 года, Дэн Сяопин в телефонном разговоре с Хуан Хуа сделал уточнения по поводу программы визита китайской делегации. Согласно этим указаниям Дэн Сяопина члены делегации должны были: заявить советской стороне, что Китай надеется на «совместные усилия» обеих стран по устранению препятствий, мешающих развитию двусторонних отношений; добиться встречи с министром иностранных дел СССР А.А.Громыко и провести с ним откровенную беседу; во время встречи с новым руководителем СССР Ю.В.Андроповым выразить надежду на то, что он будет с новыми силами работать на благо улучшения двусторонних отношений. Дэн Сяопин также поручил Хуан Хуа изложить позицию китайской стороны в форме интервью с корреспондентом Синьхуа для того, чтобы советская общественность лучше понимала смысл визита китайской делегации в СССР. В окончательной редакции этого интервью, которое было опубликовано агентством Синьхуа, содержалась общая оценка китайско-советских отношений, в том числе указывалось на негативную роль советской стороны в период правления Брежнева, но при этом выражалась надежда на то, что новый советский руководитель приложит усилия для улучшения двусторонних отношений, также в тексте интервью говорилось о проблеме «трёх больших препятствий».
Шэнь Чжихуа отмечает, что окончательно тактика китайской стороны в рамках «похоронной дипломатии» была сформулирована в телеграмме-»молнии» из Пекина, которую Хуан Хуа получил 14 ноября 1982 года в Москве от посла КНР Ян Шоучжэна. В «молнии» содержалось указание выстраивать линию поведения на встречах с советским руководством строго в духе опубликованного Синьхуа интервью, а также содержались два дополнительных указания: добиться встречи с Громыко, чтобы создать прецедент китайско-советских переговоров не на уровне заместителей министров иностранных дел, а непосредственно на уровне министров иностранных дел двух стран; в ходе встречи с Громыко выразить надежду китайской стороны на нового советского лидера, продемонстрировав таким образом стремление сотрудничать с ним.
С Ю.В.Андроповым Хуан Хуа сумел встретиться в Москве только один раз в ходе протокольного мероприятия, передав новому советскому руководителю мнение китайского руководства по вопросу нормализации двусторонних отношений.
С А.А.Громыко встреча Хуан Хуа была более обстоятельной, она продолжалась полтора часа во второй половине дня 16 ноября 1982 года. Хуан Хуа повторил Громыко, что Советскому Союзу следует устранить «три больших препятствия», но при этом не высказал никаких конкретных соображений о том, каким образом следует действовать советской стороне.

Громыко же никак не отреагировал на тезис о проблеме «трёх больших препятствий», он отметил, что СССР «готов сделать всё от него зависящее для нормализации советско-китайских отношений», но предложил начать нормализацию с тех вопросов, по которым у сторон нет разногласий, например, с развития взаимной торговли, экономического сотрудничества, культурного обмена.

Как вспоминал в своих мемуарах Хуан Хуа, он и Громыко подчеркнули важность китайско-советских отношений, а Хуан Хуа добавил, что «любая подвижка в решении проблемы «трёх больших препятствий» на шаг продвигает вперёд двусторонние отношения». Участвовавший вместе с Хуан Хуа в беседе с Громыко Ма Сюйшэн вспоминал, что Хуан Хуа говорил Громыко о проблеме «трёх больших препятствий» «в спокойной форме».
Со своей стороны Громыко заявил Хуан Хуа, что выражает точку зрения Андропова относительно принципиальной необходимости улучшения советско-китайских отношений.
Шэнь Чжихуа отмечает, что в ходе беседы с Громыко китайской стороне не удалось достичь нужного ей прогресса, тем не менее «благоприятная атмосфера для улучшения двусторонних отношений была создана».
По словам Шэнь Чжихуа Андропов не предпринимал никаких шагов по устранению «трёх больших препятствий», то есть не делал ничего для ослабления стратегической обеспокоенности китайской стороны, но с другой стороны не нагнетал ситуацию в китайско-советских отношениях, даже делал символические жесты для её смягчения.
Так, 26 августа 1983 года в интервью «Правде» Андропов заявил о том, что когда СССР и США достигнут соглашения о сокращении ракет средней дальности в Европе, Советский Союз утилизирует свои сокращённые ракеты, а не будет передислоцировать их в другие регионы. 17 сентября 1983 года «Жэньминь жибао» положительно оценила это высказывание Андропова, отметив:»По сравнению с прежней позицией Советского Союза, нацеленной на передислокацию сокращаемых в Европе ракет в Восточную Азию, нынещняя позиция СССР представляет собой шаг вперёд».
Кроме того, в своём интервью «Правде» Андропов отметил, что в советско-китайских отношениях «возникла некая активная тенденция», и что обе стороны постепенно расширяют сферу торговли, экономического и научно-технического сотрудничества, могут многого добиться в сфере культурных, спортивных и прочих связей. Что касается проблемы «трёх больших препятствий», то в своём интервью «Правде» от 26 августа 1983 года Андропов высказался следующим образом (Цитата переведена из китайского источника):»У нас с Китаем имеется немало разногласий по ряду международных проблем, по вопросу отношений с некоторыми странами. Но мы твёрдо убеждены в том, что урегулирование советско-китайских отношений не должно происходить в ущерб третьим странам».
На это высказывание Андропова «Жэньминь жибао» отреагировала в негативном ключе. 28 августа 1983 года центральная китайская газета написала:»В своём заявлении Андропов ни слова не сказал о препятствиях, существующих в китайско-советских отношениях, по-прежнему выступая с так называемой позиции «непричинения ущерба третьим странам» в процессе выстраивания китайско-советских отношений».
Категорично отозвался об этом высказывании Андропова и Дэн Сяопин, который 27 августа 1983 года в беседе с американским сенатором Джексоном заявил:»Отрицая связь китайско-советских переговоров с «третьими странами», Андропов отвергает саму основу китайско-советских переговоров». Первой официальной реакцией китайской стороны на интервью Андропова стало выступление Председателя КНР Ли Сяньняня на встрече с королём Иордании Хуссейном 2 сентября 1983 года; Ли Сяньнянь тогда дипломатично сказал, что «приветствует заявление Андропова, безусловно отражающее надежду на улучшение китайско-советских отношений», на пути которых «по-прежнему имеются определённые препятствия».
С 8 по 16 сентября 1983 года состоялся официальный визит в КНР замминистра иностранных дел СССР М.С.Капицы. Помимо решения вопросов, связанных с подготовкой очередного третьего раунда советско-китайских политических консультаций, Капица изложил китайской стороне позицию Андропова «относительно изучения и обсуждения дальнейшего развития китайско-советских политических отношений». В ходе визита Капицы китайские информационные ресурсы сообщали о значительном сокращении антикитайского содержания советских радиопередач о Синьцзяне и о появлении в этих радиопередачах «объективных сообщений о ситуации в Китае». Но больше всего внимание китайских политологов привлекло тогда то, что Китай не солидаризировался с США по поводу инцидента с южно-корейским лайнером, сбитым советским самолётом 1 сентября 1983 года. (В 70-е , начале 80-х в песне «Три танкиста» о защитниках дальневосточных рубежей (1939 год, текст Б.Ласкина, музыка братьев Покрасс) звучали слова:»…в эту ночь решила вражья стая перейти границу у реки». К середине 80-х, когда отношения с Китаем потеплели, исполнение песни вернулось к исходному варианту:»… в эту ночь решили самураи перейти границу у реки»).
Дэн Сяопин 24 сентября 1983 года в беседе с Ким Ир Сеном заметил, что тезис Андропова по теме «трёх больших препятствий» несколько смягчился и теперь звучит как «урегулирование советско-китайских отношений не должно затрагивать третьи страны» без упоминания про «ущерб третьим странам».
Как считает Шэнь Чжихуа, главная причина осторожного смягчения китайской политики СССР при Андропове объяснялась «бесперспективностью экспансионистской политики СССР в конце правления Брежнева» и связанной с этим «международной изоляцией СССР», а также экономическим ростом США и новыми вызовами, которые США бросили Советскому Союзу в гонке вооружений; наиболее серьёзной угрозой, с которой столкнулся тогда СССР, было начавшееся 14 ноября 1983 года размещение американских крылатых ракет наземного базирования в Европе. В этих условиях, полагает китайский историк, Андропов делал некоторые примиряющие шаги в отношении Китая с тем, чтобы несколько облегчить общее положение Советского Союза в сфере военной безопасности.

Так же, как и в ситуации со смертью Брежнева, китайская сторона незамедлительно применила «похоронную дипломатию» после кончины Ю.В.Андропова 9 февраля 1984 года. В церемонии государственных похорон Ю.В.Андропова принял участие заместитель премьера Госсовета КНР Вань Ли, имевший продолжительные беседы с первым заместителем Председателя Совмина СССР, в 50-е годы советником посольства СССР в КНР И.В.Архиповым. Архипов многократно навещал членов китайской делегации и «выразил горячее желание нанести визит в Китай», поскольку в феврале 1984 года его ранее намеченный визит в КНР не состоялся. Со своей стороны Вань Ли официально пригласил Архипова посетить с визитом Китай.
Новый руководитель СССР К.У.Черненко выразил надежду на улучшение советско-китайских отношений, и советская сторона через посольство КНР поинтересовалась, имеет ли смысл встреча Вань Ли с Черненко. В отличие от ситуации во время похорон Брежнева, рассказывает Шэнь Чжихуа, китайская сторона во время похорон Андропова инициативно не искала встреч с высшим руководством СССР, а Вань Ли имел указание Дэн Сяопина согласиться на встречу с Черненко, если с подобным предложением выступит сама советская сторона. Но поскольку обращение советской стороны в посольство КНР о возможности встречи Вань Ли с Черненко носило характер не конкретного предложения, а вопроса, Вань Ли ответил в том духе, что «гости поступят так, как удобно хозяевам». В свою очередь советская сторона восприняла ответ Вань Ли как нежелание встречаться с новым руководителем СССР, и встреча не состоялась.
Как считает Шэнь Чжихуа, осмотрительная позиция Китая, не форсировавшего встречу своего представителя с Черненко, скорее всего, объяснялась тем, что китайская сторона никогда ранее не имела с ним контактов и в отличие от Андропова считала его «проходной фигурой, вряд ли способной достичь серьёзных результатов». С другой стороны, рассуждает Шэнь Чжихуа, неактивность китайской стороны относительно встречи Вань Ли с Черненко, возможно, объяснялась нежеланием ускорять темпы потепления китайско-советских отношений в преддверии визита президента США Рейгана в КНР в апреле 1984 года.
В сентябре 1984 года на сессии Генассамблеи ООН в Нью-Йорке состоялась официальная встреча министра иностранных дел СССР А.А.Громыко и министра иностранных дел КНР У Сюэцяня, которая, как отмечает Шэнь Чжихуа, судя по косвенным документальным свидетельствам, была запланирована ещё по инициативе Андропова. Сначала визит в резиденцию Громыко нанёс У Сюэцянь, а затем Громыко посетил с ответным визитом резиденцию китайской делегации. Шэнь Чжихуа сообщает, что хотя содержание этих переговоров было «несущественным», они положили начало регулярным взаимным контактам КНР и СССР на уровне министров иностранных дел на сессиях Генассамблеи ООН, и этот внешнеполитический механизм «сыграл важную роль при решении ряда значимых вопросов до того, как была достигнута нормализация двусторонних отношений».
Шэнь Чжихуа отмечает, что во время своего визита в КНР с 21 по 29 декабря 1984 года первый заместитель Председателя Совмина СССР И.В.Архипов встречался со многими высокопоставленными китайскими руководителями, и это «сыграло важную роль для формирования атмосферы улучшения китайско-советских отношений». 28 декабря 1984 года Архипов от лица советского правительства подписал советско-китайские «Соглашение об экономическом и техническом сотрудничестве», «Соглашение о научно-техническом сотрудничестве», «Соглашение об образовании советско-китайской комиссии по экономическому, торговому и научно-техническому сотрудничеству». В ходе визита Архипова в Китай стороны согласились с необходимостью продолжать развитие двусторонних отношений во всех сферах деятельности, однако, как отмечает Шэнь Чжихуа, «достичь взаимопонимания по проблеме «трёх больших препятствий» не удалось».
Иными словами, и при «позднем» Брежневе, и при Андропове, и при Черненко советская сторона, выражая принципиальную заинтересованность в улучшении, нормализации отношений с КНР и делая шаги навстречу Китаю в тех вопросах, где она не имела с ним принципиальных разногласий, тем не менее твёрдо стояла на своих принципиальных позициях.
По мнению Шэнь Чжихуа динамичное улучшение китайско-советских отношений с 1983 года во всех сферах деятельности, кроме политики, «делало всё более очевидным застой двусторонних политических отношений и нерациональность такого застоя. А укрепление торгово-экономического сотрудничества фактически создавало условия для разрешения сложных политических вопросов в отношениях между Китаем и СССР. По сути дела по мере улучшения и развития двусторонних отношений в различных сферах деятельности понятие «нормализация китайско-советских отношений» само по себе становилось менее актуальным, более напоминавшим некий ориентир для разрешения ряда стратегических вопросов в отношениях между Китаем и СССР».
В 80-е годы неполитические отношения СССР и КНР действительно развивались относительно высокими темпами. Так, если в 1981 году объём советско-китайской торговли составлял 225 млн. долларов, то в 1985 году – уже 1 млрд. 881 млн. долларов, в 1986 году – 2 млрд. 638 млн. долларов, превысив показатель 1959 года. За период с 1982 по 1986 годы ежегодный прирост объёма советско-китайской торговли составил примерно 50%. В 1989 году объём советско-китайской торговли достиг 4 млрд. долларов.
В ходе второго раунда советско-китайских политических консультаций в 1983 году было достигнуто соглашение о возобновлении обмена стажёрами, и осенью того же года в вузы СССР и КНР были направлены по 10 стажёров и аспирантов с каждой стороны. Впоследствии обмен стажёрами постоянно возрастал год от года, межвузовское сотрудничество наладили 14 советских и 14 китайских вузов.
В июле 1985 года в ходе визита в СССР заместителя премьера Госсовета КНР Яо Илиня было заключено двустороннее межправительственное соглашение о товарообмене и платежах на 1986 — 1990 годы, кроме того, были подписаны соглашения о сотрудничестве в сфере строительства и реконструкции китайских промышленных предприятий и ряда других объектов.
В марте 1986 года состоялся очередной визит в Китай первого заместителя Председателя Совмина СССР И.В.Архипова, в ходе которого обсуждались вопросы стимулирования двустороннего сотрудничества в сфере экономики, торговли, науки и техники. Тогда же Архипов принял участие в первом заседании советско-китайской комиссии по торгово-экономическому и научно-техническому сотрудничеству, на котором стороны подписали «Протокол первого заседания советско-китайской комиссии по торгово-экономическому и научно-техническому сотрудничеству». Кроме того, Архипов подписал с китайской стороной «Советско-китайское соглашение об условиях обмена инженерно-техническими работниками».
Ещё одним важным направлением советско-китайских торгово-экономических отношений в 80-е годы явилось восстановление и развитие торговли между Северо-Восточным Китаем и приграничными регионами советского Дальнего Востока.
Так, в октябре 1982 года параллельно с началом советско-китайских политических консультаций на уровне заместителей министров иностранных дел состоялась советско-китайская двусторонняя встреча по вопросам приграничной торговли, которая прошла в Хабаровске. 10 апреля 1983 года китайские приграничные провинции и автономные районы, например, Автономный район Внутренняя Монголия, заключили с сопредельными советскими регионами два соглашения о восстановлении приграничной торговли. В том же году на Западном участке советско-китайской границы, в Средней Азии, были открыты два пограничных перехода для приграничной торговли и контактов граждан двух стран. Согласно китайским данным в 1988 году объём советско-китайской приграничной торговли составил 800 млн. швейцарских франков или примерно восьмую часть от общего объёма торговли между СССР и КНР.
Китайское руководство активно поддерживало приграничную торговлю с СССР. Например, в августе 1984 года генеральный секретарь ЦК КПК Ху Яобан в ходе инспекционной поездки в город Хэйхэ, расположенный напротив Благовещенска, заявил, что контакты между приграничными регионами Китая и СССР не должны затормаживаться в ожидании результатов политических переговоров между двумя странами, и что в плане внешней открытости город Хэйхэ, как и город Шэньчжэнь (свободная экономическая зона в провинции Гуандун), должны быть, «словно пара крыльев в полёте».
Так же активно выступали за развитие приграничной торговли с Китаем и руководители советских дальневосточных регионов, рассчитывая, что это поможет им в решении проблем дефицита.

— III —

3. ПЕРИОД ОДНОСТОРОННИХ ПОЛИТИЧЕСКИХ УСТУПОК ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО КИТАЮ И ПОСЛЕДУЮЩЕГО ВЫРАВНИВАНИЯ ОТНОШЕНИЙ ДВУХ СТРАН (28 июля 1986 года — настоящее время).

Возможно, после многих лет глухого противостояния поступательное развитие советско-китайских отношений в середине 80-х во всех сферах деятельности, кроме политической, что называется, «убаюкало» новое руководство СССР, пришедшее к власти в марте 1985 года, создало у него иллюзию непринципиальности, незначимости позиций, ранее добытых Советским Союзом за многие годы идейно-политической и даже военной борьбы, противостояния, непростого политического диалога с Китаем, рождало соблазн поступиться такими «непринципиальными», «застойными» позициями ради достижения окончательной нормализации двусторонних межгосударственных отношений, ради окончательного закрытия «китайского вопроса», ради полного устранения «китайской угрозы» и т.д.. То есть, оперируя логикой китайского историка Шэнь Чжихуа, на фоне динамичного оживления китайско-советских контактов во всех сферах деятельности, кроме политической, понятие «нормализация китайско-советских отношений» в середине 80-х годов из конкретного и значимого предмета советско-китайских политических дискуссий постепенно превращалось для позднесоветского руководства в малозначащую абстракцию, пойти на уступки в рамках которой ради гораздо более важных на первый взгляд практических целей представлялось не таким уж и «великим грехом».

На Пленуме ЦК КПСС 23 апреля 1985 года Генеральный секретарь Политбюро ЦК КПСС М.С.Горбачёв заявил о том, что СССР «будет целеустремлённо и настойчиво укреплять взаимосвязи и развивать сотрудничество с другими социалистическими государствами, в том числе с Китайской Народной республикой».
После 27-го съезда КПСС (25 февраля — 6 марта 1986 года) Горбачёв, выступая в мае 1986 года на закрытом совещании ответработников МИД СССР, заявил:»Добрососедские отношения с КНР для нас не менее важны, чем с США и другими странами. Китай – ядерная держава, которая быстро развивается сейчас. От советско-китайских отношений всё более зависит внешнеполитическая обстановка».
Принципиальный шаг на пути нормализации советско-китайских отношений советская сторона сделала 28 июля 1986 года, когда в своей речи во Владивостоке Горбачёв заявил о том, что руководство СССР обсуждает с руководством МНР вопрос о «выводе значительной части советских войск из Монголии».
Данное заявление означало, что китайская сторона, сразу после ташкентской речи Брежнева в марте 1982 года поставившая перед Советским Союзом вопрос об устранении «трёх больших препятствий» в качестве политической предпосылки нормализации межгосударственных отношений и за четыре с лишним года не сумевшая добиться каких-либо выгодных для себя подвижек в этом вопросе, 28 июля 1986 года наконец-то получила первый политический «подарок» от СССР, согласившегося на частичное устранение «большого препятствия» №1 — вывод значительной части советских войск из Монголии.
В своей владивостокской речи Горбачёв дал понять Китаю, что это только начало в серии советских политических «подарков», заявив:»Советский Союз готов в любое время, на любом уровне самым серьёзным образом обсудить с Китаем вопросы о дополнительных мерах по созданию обстановки добрососедства».
Решением вопроса о выводе вьетнамских войск из Кампучии позднесоветское руководство занималось в 1987-1988 годах. Чтобы убедить вьетнамскую сторону пойти на этот шаг, Горбачёв в мае 1987 года встречался с Генсеком ЦК КПВ Нгуен Ван Линем. Затем состоялась встреча Горбачёва с председателем Народно-демократической партии Кампучии Хенг Самрином, в ходе которой Горбачёв говорил о необходимости укрепления в Кампучии народной власти, способной самостоятельно (то есть без вьетнамцев) и эффективно управлять страной, настойчиво проводить политику гражданского примирения. Примерно тогда же начались регулярные встречи министра иностранных дел СССР Э.А.Шеварднадзе и секретаря ЦК КПСС, завотделом ЦК КПСС В.А.Медведева с председателем правительства Кампучии Хун Сеном. 20 июля 1988 года на встрече с Горбачёвым Генсек ЦК КПВ Нгуен Ван Линь проинформировал его о принципиальном решении вьетнамского руководства постепенно вывести войска из Кампучии к концу 1989 — началу 1990 года. Для Китая это означало устранение Советским Союзом «большого препятствия» №2.
В начале декабря 1988 года на встрече министра иностранных дел СССР Э.А.Шеварднадзе и министра иностранных дел КНР Цянь Цичэня была достигнута принципиальная договорённость о советско-китайской встрече на высшем уровне в 1989 году. Ранее с предложением о проведении такой встречи Горбачёв выступил в Красноярске в сентябре 1988 года. То есть к сентябрю 1988 года Горбачёв уже понимал, что сможет выполнить политическое условие Китая об устранении «трёх больших препятствий», ибо в противном случае его инициатива о проведении советско-китайской встречи на высшем уровне не получила бы поддержки у китайской стороны.
4 февраля 1989 года СССР и КНР заключили соглашение о взаимном сокращении численности войск на границе. 15 мая 1989 года (буквально в первый день визита Горбачёва в Китай) СССР объявил о частичном выводе советской 39-й армии из МНР (полностью и окончательно уже российские войска покинули МНР в декабре 1992 года). Оба этих события означали для Китая устранение Советским Союзом «большого препятствия» №1.
И наконец 15 февраля 1989 года советские войска были выведены из Афганистана, – для Китая это означало устранение Советским Союзом «большого препятствия» №3.
Сразу после этих событий, то есть когда Китаю окончательно стало понятно, что «три больших препятствия» устранены либо находятся в стадии необратимого устранения, в феврале 1989 года состоялся визит Шеварднадзе в КНР, в ходе которого были определены даты визита Горбачёва в Китай – 15-18 мая 1989 года, принято совместное советско-китайское заявление по кампучийской проблеме, достигнута договорённость о начале переговоров между группами военных и дипломатических экспертов о сокращении уровня военного противостояния в сопредельных регионах, выражена готовность к продолжению конструктивных переговоров по пограничной проблеме.
16 мая 1989 года в Пекине в «Доме народных собраний», где проводятся сессии ВСНП – высшего органа законодательной власти современного Китая, состоялась встреча председателя Центрального военного совета КПК, председателя Центрального военного совета КНР Дэн Сяопина и Генерального секретаря Политбюро ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР М.С.Горбачёва, в ходе которой Дэн Сяопин заявил:»Отношения между нашими государствами и партиями нормализованы».
Символизм этой встречи целиком и полностью соответствовал традиционной китаецентричной картине мира, не одно тысячелетие существующей в ханьском сознании. Как и в октябре 1954 года, в мае 1989 года глава грозной «варварской» державы прибыл «ко двору Сына Неба» с «дарами, демонстрирующими покорность». В октябре 1954 года главным из «варварских даров» было значительное расширение советской экономической помощи Китаю. В мае 1989 года главный «варварский дар» был политическим: СССР полностью выполнил категорическое условие Китая об устранении «трёх больших препятствий» в качестве обязательной предпосылки для нормализации двусторонних межгосударственных отношений.
В обоих случаях советское руководство, вероятно, полагало, что его «щедрые подарки», «широкие жесты» будут высоко и с благодарностью оценены китайской стороной, ведь в октябре 1954 года мы значительно расширили объёмы экономической помощи нашему стратегическому другу и союзнику, а в мае 1989 года мы, говоря словами Дэн Сяопина, «покончили с прошлым, открыли будущее», поставив «точку» в многолетнем изнуряющем противостоянии с Китаем и обеспечив «на века» мир на протяжённой границе.
Но ханьцы – они ведь не «хорошие» и не «плохие», они люди абсолютно «другой» ментальности, культуры, исторического восприятия. Поэтому «широкие жесты» Советского Союза в адрес Китая, которые с точки зрения СССР в 1954 году были проявлением «дружбы» и «братства», а в 1989 году – проявлением «доброй воли» и «нового мышления», с точки зрения глубинной ментальности жителей «Срединного Государства» были «уступками», «склонением варварами главы пред Сыном Неба», а также, кстати, поведением «недостойного человека», «маленького человека», который ради сиюминутной выгоды «дал слабину» и «поступился принципами».
В непростых условиях, в которых находился тогда Советский Союз, да к тому же при очевидном и, как оказалось, несложном возобновлении широких неполитических контактов с Китаем державное (то есть ориентированное на свои национальные интересы, глубоко продуманное, неспешное, скрупулёзное, учитывающее все нюансы) отстаивание принципиальных и лидерских политических позиций в диалоге с Китаем, наверное, представлялось позднесоветскому руководству чересчур сложным, интеллектуально, финансово и по времени затратным, да попросту ненужным, – эдаким «политическим балластом», от которого допустимо побыстрее избавиться, лишь бы решить не «вечные», не принципиальные, но текущие, злободневные политические вопросы с Китаем и переключиться на отношения с Западом, на внутренние проблемы и т.д..

Для Советского Союза как суверенной державы и для Государства Российского как исторического явления тактический выигрыш от нормализации 1989 года, в том виде, в каком она была достигнута, действительно оказался немалым: были сэкономлены миллиарды на военных расходах, обеспечен (на обозримое будущее) мир на протяжённой границе, стало набирать обороты двустороннее экономическое, научное, культурное сотрудничество и т.д..
А вот в стратегическом смысле нормализация 1989 года выглядит для Государства Российского не столь однозначно.
Во-первых, нормализация 1989 года, была достигнута исключительно на политических условиях, выдвинутых китайской стороной в категоричной форме. Это означает, что в своём политическом подсознании Китай до сих пор считает себя безусловным «победителем», поскольку нормализация 1989 года стала итогом не одного десятилетия его ожесточённой идейно-политической борьбы, военного противоборства и противостояния, напряжённых политических дискуссий с советской стороной.
Для России это означает, что на обозримую перспективу глубинный характер её политических отношений с Китаем будет подспудно, но неизбежно сводиться к парадигме «Китайское Государство – одержавшее верх, Государство Российское – уступившее». «Переломить» это, «стереть» у Китая его подсознательное ощущения себя «победителем по итогам нормализации 1989 года» можно только в том случае, если Россия вновь обретёт принципиальные и лидерские политические позиции в диалоге с Китаем. Однако с учётом того, как развивается современный Китай, а как современная Россия, такой вариант утопичен.
Во-вторых, с точки зрения традиционной конфуцианской ментальности, представляющей собой один из краеугольных морально-этических «столпов» ханьского национального сознания, легковесная сдача позднесоветской стороной своих принципиальных политических позиций в диалоге с Китаем ради немедленных практических выгод – деяние абсолютно недостойное, не вызывающее никакого внутреннего уважения у ханьцев.
Пока современная Россия сильна в военном отношении, она, конечно же, не услышит от китайской стороны в свой адрес ничего о том, что с таким «недостойным» прошлым не имеет никакого морального права заявлять ни о политическом, ни о концептуальном первенстве в отношениях с Китаем. Но, как говорится, горе ей, если она растеряет свой военный потенциал или всерьёз поругается с Китаем, – китайские обвинения в «ревизионизме» 60-летней давности покажутся тогда «цветочками».
В-третьих, как показывает история уступок Китаю, – а выполнение категорических условий китайской стороны по устранению «трёх больших препятствий» в качестве предпосылки для нормализации двусторонних отношений было самой настоящей и односторонней политической уступкой Советского Союза китайской стороне, – Китай никогда «добром» не возвращает то, что однажды попало в его руки, любые попытки «вернуть отданное» неизбежно приводят к тяжёлым конфликтам с ним. Как это было в 1929 году в ходе вооружённого конфликта вокруг КВЖД после опрометчивых «Деклараций Карахана». Как это было в ходе военного противостояния в 60-е — первой половине 80-х после «чрезмерной» дружбы и помощи Китаю в 50-х.
Для современной России это в частности означает табу на произвольное военное присутствие в Афганистане, Монголии, произвольное наращивание военных «мускулов» у китайской границы на Дальнем Востоке и в суверенных республиках Средней Азии до тех пор, покуда есть тот Китай, который существует сегодня и каким он станет в недалёком будущем. Об этих регионах теперь надо либо забыть, либо думать о том, как договариваться по ним с Китаем, если вдруг окажется необходимо.

После устранения по категоричным условиям Китая так называемых «трёх больших препятствий» как непременной политической предпосылки нормализации отношений с ним Советский Союз продолжил курс политических уступок КНР.
Как отмечает бывший военный атташе КНР в РФ генерал-майор НОАК Ван Хайюнь:»Нормализация китайско-советских отношений, устранение угрозы войны между Китаем и СССР стали важной военно-политической основой для серьёзного стратегического вывода Дэн Сяопина, который сказал:»Мир и развитие становятся главной идеей современной эпохи». Только после того, как были устранены опасения Китая по поводу его тыла, он смог сконцентрировать силы на экономическом созидании, активно проводить политику «открытости» прибрежных районов, сосредоточиться на военном строительстве. Одним словом, без нормализации китайско-советских отношений было бы сложно вести речь о политике «реформ и открытости» Китая».
Стремясь закрепить стратегически важный политический успех, достигнутый китайской стороной в результате нормализации 1989 года, Генеральный секретарь ЦК КПК Цзян Цзэминь в мае 1991 года совершил визит в СССР в ходе которого стороны, условившись развивать двусторонние отношения на основе пяти принципов мирного сосуществования и мирного разрешения всех споров, 16 мая 1991 года, то есть ровно спустя два года после официального заявления о нормализации двусторонних межгосударственных отношений, заключили «Соглашение между Союзом Советских Социалистических Республик и Китайской Народной Республикой о советско-китайской государственной границе на её Восточной части», подписанное министрами иностранных дел двух стран. (Соглашение о советско-китайской госгранице на её Восточной части от 16 мая 1991 года официально вступило в силу в марте 1992 года. «Соглашение между Российской Федерацией и Китайской Народной республикой о российско-китайской государственной границе на Западной её части» было заключено в Москве 3 сентября 1994 года, официально вступило в силу 17 октября 1995 года).
В соответствии со статьёй 5 Соглашения от 16 мая 1991 года линия государственной границы СССР и КНР на Восточном участке в том числе «проходит на судоходных реках по середине главного фарватера реки».
Это ключевое положение Соглашения от 16 мая 1991 года китайская сторона впоследствии умело использовала в своих интересах. Так, когда в первой половине 90-х годов российская сторона намеревалась с помощью земснарядов углубить главный фарватер судоходной на тот момент протоки Казакевичева, соединяющей Амур и Уссури и в то время проходившей между китайским берегом и юго-западным берегом российского острова Большой Уссурийский, китайская сторона решительно возразила. В итоге протока Казакевичева естественным образом обмелела, прохождение крупных судов по ней стало невозможным, и она более не могла рассматриваться как одна из «судоходных рек, по середине главного фарватера» которой должна проходить линия госграницы. (В 90-е годы российские СМИ сообщали, что китайская сторона проводила соответствующие гидротехнические работы для ускорения естественного обмеления протоки Казакевичева). Благодаря данному обстоятельству при демаркации госграницы в 2004-2005 годах её линия в этом районе пролегла по середине главного фарватера Амура, то есть севернее принадлежавших на тот момент России островов Тарабаров и Большой Уссурийский, в результате чего остров Тарабаров и западная часть острова Большой Уссурийский отошли Китаю. Кроме того, в соответствии со статьёй 8 Соглашения от 16 мая 1991 года «суда различного типа, включая военные, могут беспрепятственно осуществлять плавание из реки Уссури (Усулицзян) в реку Амур (Хэйлунцзян) мимо города Хабаровска и обратно». Обмеление протоки Казакевичева сделало данный пункт Соглашения от 16 мая 1991 года не просто договорным, – при всём желании воспользоваться протокой для судоходства из Амура в Уссури и обратно больше невозможно, поэтому китайские суда, в том числе военные, отныне беспрепятственно и постоянно «снуют туда-сюда» «под стенами» Хабаровска.
Китай не имеет непосредственного выхода к Японскому морю, от которого его отделяют считанные километры государственной границы СССР/РФ и КНДР, проходящей по реке Тумэньцзян. Поэтому ещё одно важное для Китая положение Соглашения от 16 мая 1991 года было зафиксирована в статье 9, где сказано, что «Советская Сторона в том, что её касается, согласна, что китайские суда (под флагом КНР) могут осуществлять плавание по реке Туманная (Тумэньцзян)… с выходом в море и обратно».
Как отмечает Ван Хайюнь, благодаря нормализации 1989 года и последующей выработке Китаем и Советским Союзом «новых критериев отношений» распад СССР 26 декабря 1991 года не помешал плавному переходу двусторонних межгосударственных отношений от китайско-советских к китайско-российским. (РФ и КНР установили дипломатические отношения 27 декабря 1991 года).
То есть Китай практически всё устраивало в нормализации 1989 года и в китайско-советском Соглашении о Восточном участке госграницы от 16 мая 1991 года. Поэтому, когда РФ объявила себя правопреемником СССР, для Китая это означало, что пересмотра очень выгодной для него китайской политики позднего Советского Союза не произойдёт.

В ходе первого визита в КНР в декабре 1992 года Президента РФ Б.Н.Ельцина стороны приняли «Совместную декларацию об основах взаимоотношений между Китайской Народной республикой и Российской Федерацией», в которой констатировался «обоюдный дружественный подход» в отношениях двух стран. Эта формулировка означала, что «нормальные межгосударственные отношения» Китая и России, достигнутые по итогам нормализации 1989 года, повышены до уровня «дружественных межгосударственных отношений». «Дружба» с Россией, тем более не закреплённая законодательно, а просто декларированная, по большому счёту ни к чему конкретному Китай не обязывала, поэтому формулировка о «дружественных межгосударственных отношениях» двух стран прошла довольно легко.
Зато, когда в январе 1994 года в письме Председателю КНР Цзян Цзэминю Ельцин предложил, чтобы стороны установили «отношения конструктивного партнёрства, ориентированные на 21 век», то есть, когда Ельцин предложил перевести двусторонние отношения из плоскости малоконкретной «дружбы» в плоскость более определённого «конструктивного партнёрства», предполагавшего некие взаимные обязательства и усилия ради достижения тех или иных общих целей, Китай фактически тянул с ответом на эту инициативу почти два года, хотя Председатель КНР Цзян Цзэминь за это время дважды, в сентябре 1994 года и в мае 1995 года, совершал визиты в Россию. Только в апреле 1996 года в ходе второго визита Ельцина в КНР его предложение было отражено в «Совместной китайско-российской декларации», провозгласившей «развитие отношений равноправного доверительного партнёрства, направленное на стратегическое взаимодействие в 21 веке», а также определивщей принципы развития двусторонних отношений как «равноправие и доверие, добрососедство и дружба, взаимовыгодное сотрудничество». Объективности ради следует признать, что Ельцин, насколько это было в его силах, снивелировал тот дисбаланс в российско-китайских отношениях, который возник после нормализации 1989 года на категорических китайских политических условиях.
В «Договоре о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве между Российской Федерацией и Китайской Народной республикой» от 16 июля 2001 года, в статье 1 говорится:«Договаривающиеся Стороны на долгосрочной основе всесторонне развивают отношения добрососедства, дружбы, сотрудничества, равноправного доверительного партнёрства и стратегического взаимодействия в соответствии с общепризнанными принципами и нормами международного права, принципами взаимного уважения суверенитета и территориальной целостности, взаимного ненападения, невмешательства во внутренние дела друг друга, равенства и взаимной выгоды, мирного сосуществования». Таким образом, характеризовавший российско-китайские отношения тезис «Совместной декларации» апреля 1996 года о «развитии отношений равноправного доверительного партнёрства, направленного на стратегическое взаимодействие в 21 веке», а также принципы российско-китайских отношений, названные в «Совместной декларации» апреля 1996 года как «равноправие и доверие, добрососедство и дружба, взаимовыгодное сотрудничество», были полностью отражёны в советско-китайском Договоре о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве от 16 июля 2001 года и дополнены важным замечанием – «на долгосрочной основе».
«Совместные декларации» декабря 1992 года, апреля 1996 года и особенно российско-китайский Договор о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве от 16 июля 2001 года были для Государства Российского шагом вперёд по сравнению с, так сказать, неоднозначной для него нормализацией межгосударственных отношений с Китаем в 1989 году. В 1992, 1996, а затем в 2001 году России в её отношениях с Китаем отчасти удалось избавиться от неофициальной роли «живущей политическими уступками 1989 года » и начать играть более активную роль «партнёра» Китая, взаимодействующего с ним стратегически и на долгосрочной основе.
Кроме того, законодательно зафиксированное в Договоре от 16 июля 2001 года «равноправное и доверительное партнёрство» стало для России гарантией того, что Китай воздержится в отношениях с ней от злоупотребления своим негласным статусом «политического победителя» по итогам нормализации 1989 года.
Договор от 16 июля 2001 года свидетельствовал о том, что неофициальное политическое «падение» России, произошедшее в результате нормализации 1989 года, прекратилось, что ей удалось официально зафиксировать прекращение этого «падения», при этом «заинтересовав» китайскую сторону готовностью к долгосрочному стратегическому взаимодействию на почве общности интересов национальной безопасности.
В более узких, нестратегических вопросах Россия и после заключения российско-китайского Договора о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве от 16 июля 2001 года продолжала политику уступок Китаю, осознавая, что это по сути неизбежная плата за так называемое «политическое отступление» Советского Союза по итогам нормализации 1989 года.
Так, 14 октября 2004 года в Пекине было подписано вступившее в силу 2 июня 2005 года «Дополнительное соглашение между Российской Федерацией и Китайской Народной республикой о российско-китайской государственной границе на её Восточной части», заключённое «в целях уточнения и определения линии российско-китайской государственной границы» и в соответствии со статьёй 6 являющееся «дополнением к Соглашению между Союзом Советских Социалистических Республик и Китайской Народной Республикой о советско-китайской государственной границе на её Восточной части от 16 мая 1991 года». Как и в советско-китайском Соглашении о госгранице на её Восточной части от 16 мая 1991 года, в Дополнительном соглашении от 14 октября 2004 года в статье 3 было в частности определено, что «линия государственной границы между Россией и Китаем … проходит на судоходных реках по середине главного фарватера реки, а на несудоходных реках – по середине реки или середине её главного рукава». А «осуществить демаркацию границы: определить на пограничных реках точные положения середины главного фарватера, середины реки или её главного рукава, определить … принадлежность островов на пограничных реках, установить пограничные знаки…» в соответствии со статьёй 2 Дополнительного соглашения от 14 октября 2004 года надлежало Совместной демаркационной комиссии, образуемой сторонами на паритетных началах.
По итогам работы этой Совместной демаркационной комиссии 337 кв.км. российской территории отошли Китаю, в том числе остров Чжэньбаодао (Даманский) на реке Уссури, – километровый клочок суши, за сохранение государственного суверенитета Советского Союза над которым советские воины в марте 1969 года героически сражались и погибали. Со вступлением в силу 2 июня 2005 года российско-китайского Дополнительного соглашения о госгранице на её Восточной части от 14 октября 2004 года российская сторона «рассчиталась» с Китаем по взятым ещё Советским Союзом «пограничным» обязательствам.

Выравниванию отношений России с КНР после политического успеха Китая в 1989 году способствовало то, что ещё с 90-х годов Китай всё отчётливее понимал, одной только нормализации отношений с СССР в 1989 году на его (Китая) категорических политических условиях и продолжения РФ китайской политики позднего СССР, в принципе устраивающей китайскую сторону, недостаточно для внешнеполитического обеспечения стратегических задач внутреннего развития КНР. Вот почему со второй половины 90-х Китай активно делал совместные заявления с российской стороной о необходимости объединять усилия для противостояния главным геополитическим вызовам современности, в первую очередь со стороны Запада.
Так, в ходе визита Председателя КНР Цзян Цзэминя в Россию в апреле 1997 года главы двух государств подписали «Китайско-российскую совместную декларацию о многополярном мире и формировании нового международного порядка».
Отношения стратегического партнёрства главы РФ и КНР обсуждали в августе 1999 года в Бишкеке.
В ходе визита Ельцина в Китай в декабре 1999 года стороны подписали «Китайско-Российское совместное заявление», в котором были зафиксированы позиции РФ и КНР по основным вопросам, связанным с сохранением глобальной стратегической стабильности.
В июле 2000 года в ходе визита Президента РФ В.В.Путина в Китай было подписано «Совместное заявление Председателя КНР и Президента РФ по вопросам противоракетной обороны».
В октябре 2001 года на форуме АТЭС в Шанхае Путин и Цзян Цзэминь в том числе обсуждали вопросы сохранения мира и стабильности в мире и в регионе.
В ходе визита Путина в Китай в декабре 2002 года стороны разработали программу развития и углубления двусторонних партнёрских отношений стратегического взаимодействия.
16 июня 2011 года в Москве было принято «Совместное заявление президента Российской Федерации и председателя Китайской Народной республики в связи с 10-летием Договора о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве между Российской Федерацией и Китайской Народной республикой», в котором было отмечено, что «закреплённая в Договоре модель отношений России и Китая — равноправное доверительное партнёрство и стратегическое взаимодействие — сохраняет свою актуальность».
Спустя почти три года, 20 мая 2014 года, в Шанхае было принято «Совместное заявление Российской Федерации и Китайской Народной республики о новом этапе отношений всеобъемлющего партнёрства и стратегического взаимодействия».
Строго говоря, понятие «доверительное партнёрство», фигурировавшее в Совместном заявлении 2011 года, это, так сказать, «масло масляное», ибо в китайском политическом понимании именно «доверие» по определению лежит в основе любого «партнёрства». Вот почему, заявив в 2014 году о «всеобъемлющем партнёрстве», стороны подчеркнули, что не просто «партнёрствуют», то есть не просто «доверяют» друг другу, а делают это по всем направлениям.
Но, если «партнёрство» в китайском политическом понимании равно «доверию», то «взаимодействие» в международных отношениях в понимании хань это, так сказать, «партнёрство высшей категории», поскольку подразумевает координацию усилий сторон в важнейших для национальной безопасности сферах —- «большой политики» и военной сфере. Такого рода характеристика отношений с Россией как партнёрства высшего порядка, от которого зависит национальная безопасность Китая, свидетельствует об огромной политической «ценности» России для современного Китайского Государства.
Новая характеристика российско-китайских отношений была зафиксирована в Совместном заявлении РФ и КНР от 5 июня 2019 года и повторена в Совместном заявлении РФ и КНР от 28 июня 2021 года:«Отношения всеобъемлющего партнёрства и стратегического взаимодействия, вступающие в новую эпоху» — так были охарактеризованы отношения двух стран.
Понятие 新时代 «новая эпоха», появившееся в характеристике российско-китайских отношений в 2019 году, это устойчивый современный китайский политический термин, который используется для обозначения исторически продолжительного периода времени, в течение которого сегодняшний Китай продолжает решать актуальные стратегические, наиглавнейшие задачи своего развития, в первую очередь своего внутреннего развития. «Новая эпоха» — это период до середины 21-го века, до того рубежа, когда, как намечено ЦК КПК, Китай должен превратиться в «процветающее и могущественное, демократичное и просвещённое, гармоничное и прекрасное социалистическое модернизированное сильное государство», когда должна быть реализована «китайская мечта о великом возрождении китайской нации». Вот почему использование этого политического термина в актуальной характеристике российско-китайских отношений означает, что они, эти отношения, соотносятся с выполнением Китаем стратегических задач его развития, прежде всего внутреннего. Принимая данную формулировку, Россия фактически соглашается с концептом выстраивания отношений с Китаем так, как прежде всего стратегически выгодно Китаю. И делает это по двум главным причинам: во-первых, потому, что политической основой современных российско-китайских отношений до сих пор является их нормализация в 1989 году на категорических условиях Китая, а, во-вторых, потому, что подстраивание под задачи стратегического развития Китая современная Россия видит меньшим злом, чем диктат Запада.
Совместное заявление от 28 июня 2021 года примечательно тем, что в нём была конкретизирована особенность современных российско-китайских отношений всеобъемлющего партнёрства и стратегического взаимодействия, качественно отличающая их от советско-китайских отношений альянса периода «великой дружбы» 50-х годов 20-го века. Речь идёт об отказе от союзнических отношений, как сказано в части 2 Совместного заявления от 28 июня 2021 года:»Российско-китайские отношения не являются военно-политическим союзом, подобным союзам, сложившимся в период «холодной войны», превосходят такую форму государственного взаимодействия».
Озвученный на межгосударственном уровне общий тезис об отказе России и Китая от союзнических отношений в китайской экспертной среде раскрывается конкретным тезисом о необходимости двусторонних отношений «квазиальянса», понимаемых как «отношения тесного стратегического партнёрства, не обременённые договорными обязательствами», на эту тему рассуждал, к примеру, бывший военный атташе КНР в РФ генерал-майор НОАК Ван Хайюнь. В китайской концепции «квазиальянса» заключена не оглашаемая официально Китайским Государством, но фактически озвучиваемая китайскими экспертами суть подхода к отношениям с Россией: нам очень нужна ваша стратегическая поддержка, но мы очень не хотим при этом обременять себя какими-либо обязательствами перед вами.
Концепция эта за последний год обрела явственные очертания в политических действиях Китая. 4 февраля 2022 года в Пекине было принято «Совместное заявление Российской Федерации и Китайской Народной республики о международных отношениях, вступающих в новую эпоху, и о глобальном устойчивом развитии». С точки зрения интересов России в Европе это Совместное заявление примечательно двумя короткими фразами в части 3 документа: «Стороны выступают против дальнейшего расширения НАТО» и «Китайская Сторона относится с пониманием и поддерживает выдвинутые Российской Федерацией предложения по формированию долгосрочных юридически обязательных гарантий в Европе». То есть Китай косвенно разделил крайнюю озабоченность России, связанную с продвижением НАТО на восток и с принципиальной нацеленностью альянса на включение в свой состав самого проблемного соседа России — Украины. За три недели до СВО эти скупые слова поддержки, высказанные Пекином, наверное, были пределом того, на что могла рассчитывать Москва в рамках «всеобъемлющего партнёрства и стратегического взаимодействия в новую эпоху» с Китаем. Максимум, что сделал Китай для России с точки зрения «большой политики» после обрушившегося на Россию 24 февраля 2022 года враждебного шквала, — занял позицию нейтралитета. Которая «не дотягивает» до уровня «стратегического взаимодействия» просто потому, что в китайском же понимании «взаимодействие» в межгосударственных отношениях это в том числе однозначно солидарная позиция сторон в ООН, а не маловразумительный нейтралитет Китая по поводу первой резолюции ГА ООН с осуждением «агрессии России».

Китай в первую очередь заинтересован в решении грандиозных стратегических задач внутреннего развития, и его внешняя политика ориентирована на обеспечение этих стратегических внутренних задач, отсюда его давнее следование «пяти принципам мирного сосуществования», давняя внешнеполитическая концепция «оставаться в тени» и как следствие нежелание выступать «первым номером» на большой геополитической арене. Состоявшееся в марте 2023 года в Пекине соглашение между старинными политико-религиозными оппонентами и ключевыми ближневосточными «игроками» — Саудовской Аравией и Ираном, трактуемое политологами как эпохальный выход Китая из «политической тени», на самом деле лишь подтверждает его исключительную нацеленность на обеспечение собственных стратегических интересов, поскольку от ближневосточной стабильности напрямую зависит энергетическая безопасность КНР.
Налицо и стратегическая заинтересованность Китая в скорейшем «засушивании» конфликта на Украине без учёта того, успела Россия решить в этом конфликте собственные стратегические задачи или нет. Интерес Китая состоит прежде всего в том, чтобы в полном объёме восстановить свою кратчайшую трансевразийскую экспортную логистику в Европу через Казахстан, Россию и Белоруссию с Украиной, поскольку речь идёт о торгово-экономических связях КНР с ЕС, ставшем в последние годы главным торговым партнёром Китая, обогнав на этой позиции Америку. Причём, Китаю неважно, под чьим контролем будет находиться территория Украины, — главное, чтобы она вновь стала регионом, в котором не ведутся широкомасштабные боевые действия, а следовательно через который бесперебойно и беспрепятственно следуют китайские экспортные грузы в Европу, как транзитом из России, так и из портов Одессы.
Кроме того, Китай безусловно заинтересован в том, чтобы сбросить «излишнюю», «чужеродную» политическую напряжённость в отношениях с Западом, накопившуюся за последний год «из-за России».
За год СВО Китай многократно повторил своё политическое отношение к событиям на Украине:»Не будучи стороной украинского кризиса, Китай вместе с тем не является его сторонним наблюдателем, но при этом не подливает масла в огонь, а всё время неуклонно и настойчиво призывает к мирному диалогу». 22 февраля 2023 года руководитель Канцелярии Комиссии ЦК КПК по внешней работе (высшего партийного органа, отвечающего за внешнюю политику Китая и фактически стоящего над МИД КНР) Ван И находился с визитом в Москве, а через два дня, 24 февраля 2023 года, МИД КНР опубликовал «Позицию Китая относительно политического разрешения украинского кризиса». В китайскоязычной версии данной публикации отсутствуют формальные признаки партийно-правительственного документа, обязательного к исполнению органами государственной власти КНР, это означает, что в случае несрабатывания своего мирного плана официальный Пекин «сохранит лицо». «Позиция Китая», изложенная в этой публикации, была нацелена на изучение китайской стороной реакции иностранцев, в первую очередь США и России. Соединённые Штаты категорически отвергли китайский мирный план по Украине, однако он стал, возможно, главной темой российско-китайских переговоров на высшем уровне в Москве 20-21 марта 2023 года.
Как сообщалось 21 марта 2023 года на сайте агентства Синьхуа о первом дне визита Си Цзиньпина в Россию и о неофициальных переговорах председателя КНР и президента РФ в этот день, 20 марта, лидер КНР подчеркнул, что развитие китайско-российских отношений вплоть до настоящего времени имеет глубокий исторический смысл, и что, являясь друг для друга самыми большими соседями и государствами-партнёрами, осуществляющими всеобъемлющее стратегическое взаимодействие 全面战略协作伙伴, Китай и Россия имеют приоритетное значение друг для друга в мировой политике в целом и в своей государственной внешней политике в частности 中俄关系在各自外交全局和对外政策中都占据优先地位
Си Цзиньпин заявил, что укрепление и развитие китайско-российских отношений есть осознанный стратегический выбор Китая, основанный на его коренных интересах и обусловленный общемировой ситуацией 把中俄关系巩固好、发展好，是中方基于自身根本利益和世界发展大势作出的战略抉择, и что курс стратегического взаимодействия Китая с Россией неизменен 中方同俄方加强战略协作的大方向坚定不移
Си Цзиньпин употребил понятие 抉择jueze , которое имеет значение не просто «выбор», а «обстоятельный, продуманный, взвешенный, осознанный выбор» 全面比较，慎重抉择；果断抉择
Скорее всего, стратегическая «ставка» Китая на Россию, сохранившаяся даже на фоне шаткости позиций России в СВО, на этом решающем на сегодняшний день участке её глобального противостояния Западу (а Россия необходима Китаю прежде всего как эффективный военно-политический противовес Западу) , действительно стала результатом глубоко осознанного выбора Пекина. Ведь совсем недавно, во второй половине 2022 года, Китай, не впечатлённый действиями России на Украине, особенно её военными неудачами в сентябре-октябре, начал «раскладывать яйца по разным корзинам» и искать пути стабилизации отношений с американцами, поэтому в ноябре 2022 года на Бали Си Цзиньпин говорил с Байденом об «общей глобальной роли двух сверхдержав, Китая и США», о необходимости их «конструктивного сотрудничества». Однако, как показывают нынешние заявления Си Цзиньпина, в данный момент «российская корзина» для Китая в приоритете.
Синьхуа также сообщало, что председатель КНР и президент РФ провели углублённый обмен мнениями по ситуации на Украине. Как отметил Си Цзиньпин, постоянно раздаются голоса, взывающие к миру и к разуму 和平、理性的声音, большинство стран выступают за смягчение напряжённой ситуации 支持缓和紧张局势, за переговоры 主张劝和促谈, против эскалации 反对火上浇油 Недавно (24 февраля 2023 года), продолжал Си Цзиньпин, китайская сторона опубликовала документ с изложением позиции Китая, в котором призвала к политическому разрешению украинского кризиса, выступив против менталитета «холодной войны», против односторонних санкций. Я считаю, заявил Си Цзиньпин, что, чем сложнее ситуация на Украине, тем больше должно быть шансов для мира, чем острее противоречия, тем всё более недопустимо отказываться от попыток диалога 越是困难重重，越要为和平留下空间；越是矛盾尖锐，越不能放弃对话努力 Китайская сторона, продолжил он, намерена и дальше играть конструктивную роль, способствующую политическому разрешению украинского кризиса.
По сообщению Синьхуа президент РФ В.В.Путин заявил, что российская сторона внимательно изучила опубликованный документ, в котором излагается позиция Китая относительно политического разрешения украинского кризиса, что Россия открыта для мирных переговоров 对和谈持开放态度 и приветствует конструктивную роль Китая в этом вопросе.
Вечером 21 марта 2023 года российские СМИ сообщили, что на официальных переговорах во второй день визита председателя КНР президент РФ В.В.Путин поддержал план Китая по мирному урегулированию конфликта на Украине.
Смещение российской позиции от решительного настроя на решение собственных стратегических задач на Украине к фактическому согласию с инициативой Китая свернуть эти стратегические задачи обусловлено двумя факторами: во-первых, отсутствием впечатляющих военно-территориальных успехов, и, во-вторых, тем, что в принципе политической основой современных российско-китайских отношений является нормализация 1989 года на категорических условиях Китая, фактически сделавшая его «первым номером» в современном межгосударственном диалоге двух стран.
21 марта 2023 года было принято «Совместное заявление Российской Федерации и Китайской Народной Республики об углублении отношений всеобъемлющего партнёрства и стратегического взаимодействия, вступающих в новую эпоху».
«Ядро» актуальной с 5 июня 2019 года характеристики российско-китайских отношений — «отношения всеобъемлющего партнёрства и стратегического взаимодействия, вступающие в новую эпоху», остаётся неизменным, речь сегодня идёт об «углублении» этих отношений. Причём, «укрепление и углубление российско-китайских отношений всеобъемлющего партнёрства и стратегического взаимодействия, вступающих в новую эпоху, являются независимым от внешнего влияния стратегическим выбором, основанным на национальной специфике каждой из Сторон, отвечают коренным интересам двух государств и народов, соответствуют современным тенденциям развития, не подвержены влиянию внешних факторов»;»Китайская Сторона поддерживает выполнение Российской Стороной национальных целей развития до 2030 года. Российская Сторона поддерживает реализацию Китайской Стороной задач модернизации по китайской модели».
Подчёркивание «национальной специфики», причём, каждой из сторон, а не одного только Китая, а также проговаривание того, что Китай поддерживает выполнение Россией национальных целей её развития до 2030 года, – всё это дань стремлению России, насколько возможно, выровнять отношения с КНР, не допуская их очередного, после 1989 года, чрезмерного перекоса в пользу стратегии Китая. Кроме того, «рема» — главный смысловой посыл Совместного заявления относительно «углубления» двусторонних отношений — это опять-таки учёт большой российской озабоченности, которая состоит в том, чтобы, насколько возможно в нынешних условиях, солидаризировать российскую и китайскую внешнеполитические позиции на фоне занятого Китаем после начала СВО нейтралитета.
При этом по-прежнему не идёт речи о военно-политическом союзе двух стран, — как сказано в Совместном заявлении 21 марта 2023 года:»…отношения между Россией и Китаем, не являясь военно-политическим союзом, подобным союзам, сложившимся в период холодной войны, превосходят такую форму межгосударственного взаимодействия, не носят блокового и конфронтационного характера и не направлены против третьих стран». Этот аспект Совместного заявления по сути «освобождает» Китай от обязательства «встать в один строй с Россией» в случае её прямого вооружённого конфликта с Западом. С другой стороны проговаривание российской стороной того, что она «подтверждает приверженность принципу «одного Китая», признаёт, что Тайвань является неотъемлемой частью КНР, выступает против независимости Тайваня в какой бы то ни было форме, твёрдо поддерживает действия Китайской Стороны по защите своего государственного суверенитета и территориальной целостности», означает ни много, ни мало «поддержку» Россией в том числе и тех возможных «действий» Китая, о которых Си Цзиньпин сказал на 20-м съезде КПК в контексте грядущего объединения «двух берегов Тайваньского пролива»: «Мы … не даём никаких обещаний отказаться от использования военной силы» “我们…决不承诺放弃使用武力“
Что касается несомненно главного вопроса визита Си Цзиньпина — китайского мирного плана по Украине, в Совместном заявлении 21 марта 2023 года он «ненавязчиво» вынесен в заключительный, 9-й раздел:»Российская Сторона позитивно оценивает объективную и непредвзятую позицию Китайской Стороны по украинскому вопросу… Россия приветствует готовность Китая играть позитивную роль в деле политико-дипломатического урегулирования украинского кризиса и конструктивные соображения, изложенные в составленном Китайской Стороной документе «О позиции Китая по политическому урегулированию украинского кризиса».
А фраза: «Стороны призывают прекратить все шаги, способствующие эскалации напряжённости и затягиванию боевых действий, избежать дальнейшей деградации кризиса вплоть до его перехода в неконтролируемую фазу», — отражает теперь уже официально поддержанное Россией главное пожелание Китая относительно украинской ситуации: не просто завершение, а скорейшее, «без затягивания», завершение боевых действий и как следствие полноценное возвращение территории Украины в китайский «Экономический ПОЯС «Нового Шёлкового пути», обеспечивающий кратчайшую трансевразийскую экспортную логистику из Китая в Европу, «ворота» которой (китайской экспортной трансевразийской логистики) пока «сужены» до линии российско-белорусской и белорусско-польской границ.
Переговоры РФ и КНР на высшем уровне в Москве 20-21 марта 2023 года продемонстрировали специфику современных российско-китайских отношений, которые с одной стороны продолжают выравниваться после приснопамятной нормализации 1989 года на категорических политических условиях Китая, и тогда фиксируются российские стратегические пожелания, озабоченности и интересы, но которые с другой стороны по-прежнему приоритетно сопряжены с китайской стратегией, и тогда наиглавнейшие вопросы, одним из которых сегодня вне всякого сомнения является ситуация на Украине, трактуются и фиксируются так, как это необходимо Китаю.
Возникает закономерный вопрос, почему, каждый раз, говоря о современных российско-китайских отношениях, приходится упоминать «нормализацию 1989 года». Потому что это было без преувеличения судьбоносное событие, ознаменовавшее переход двух «великих соседей» из многолетнего состояния «на грани большой войны» с сопутствовавшим такому состоянию межгосударственных отношений комплексу политико-дипломатического поведения в состояние «нормальности» с кардинальной сменой всего комплекса политико-дипломатического поведения обоих государств в отношениях друг с другом.
Принципы, на которых базируется «нормализация 1989 года», неразрывно и однозначно связаны с односторонними и очень серьёзными политическими уступками позднего СССР, какими бы благими намерениями эти уступки не объяснялись. Радикально «перевернуть» такую политическую основу в свою пользу, особенно в отношениях с политически самолюбивым и с исторически крепкой памятью Китаем, невозможно. Поэтому путь, который выбрала Россия «после Горбачёва», это постепенное и осторожное исправление, выравнивание возникшего в 1989 году «политического перекоса» в отношениях с Китаем настолько, насколько это возможно, с учётом а) политического, экономического, военного состояния обоих государств и б) общемировой обстановки, особенно в рамках «стратегического треугольника США-Китай-Россия».

После российско-китайской встречи на высшем уровне 20-21 марта 2023 года в ситуации вокруг позиции Китая относительно политического разрешения украинского кризиса наступило «затишье», анонсированная в начале марта 2023 года к проведению после переговоров председателя КНР и президента РФ видеовстреча Си Цзиньпина с Зеленским так и не состоялась.
31 марта 2023 года президент Республики Беларусь А.Г.Лукашенко предложил заключить немедленное перемирие на Украине и, кроме того, назвал Китай в качестве возможного посредника на мирных переговорах. Комментируя предложение Лукашенко о немедленном перемирии, пресс-секретарь президента РФ Песков подчеркнул неуместность сравнения мирных инициатив Пекина и Минска и, отвечая на вопрос, поставлен ли на паузу мирный план Китая, сказал следующее:»Он не то, что поставлен на паузу. Там есть определённые предложения, которые … нереализуемы в настоящий момент в связи с нежеланием и невозможностью украинской стороны ослушаться своих кураторов и своих командиров…»
Таким образом, официально поддержав китайский мирный план и зафиксировав эту поддержку в Совместном заявлении РФ и КНР от 21 марта 2023 года, так сказать, отдав должное актуальным мирным инициативам Китая и его историческому статусу «ведущего» в двусторонних межгосударственных отношениях со времён нормализации 1989 года, Москва на практике настроена продолжать реализацию своих «кровных» стратегических целей на Украине по сути дела в оппозицию практическим интересам Пекина.
Похожая ситуация имела место непосредственно перед СВО, когда Китай, для которого боевые действия на Украине изначально не вписывались в схему широкого трансевразийского торгово-экономического сотрудничества с ЕС, «поверил» в планы Москвы «быстро решить» украинскую проблему. После срыва этих планов Китай, судя по всему, некоторое время рассуждал, стоит ли ему и дальше делать решающую ставку на Россию. Московская встреча 20-21 марта 2023 года продемонстрировала сохранение его стратегического выбора в пользу России, и этот ответственный выбор Пекина на фоне отсутствия серьёзных военных успехов российской армии объясняется исключительной важностью, которую Китай придаёт России как своему «стратегическому тылу», как главному геополитическоум «противовесу» в его (Китая) противостоянии с Западом. Вот почему, не педалируя свой мирный план (а действуя в излюбленной китайской манере — через «третье лицо», которым в данном случае, в контексте китайско-российских отношений, является Лукашенко), Пекин фактически ещё раз даёт Москве возможность решать её «украинскую проблему» так, как она считает нужным.

 

Заключение

С учётом существующей международной обстановки нынешнее сближение позиций России и Китая имеет стратегическое значение прежде всего для военно-политической безопасности обоих государств. С таким внешнеполитическим подходом созвучно в частности заявление министерства обороны КНР 30 марта 2023 года о дальнейшем укреплении партнёрства между вооружёнными силами КНР и РФ в рамках договорённостей их лидеров 20-21 марта.
Стратегическая важность новой «дружбы» с Китаем требует особого внимания к глубинному содержанию и к глубинной специфике двусторонних отношений, дабы не выхолостить, не исказить, не погубить неокрепший дух, возможно, на этот раз подлинного доверия, а осторожно, продуманно, шаг за шагом взращивать и укреплять его.

———————————————————————————————————————

Литература:

1. Книга «Китай и соседи в новое и новейшее время», АН СССР, Ордена Трудового Красного Знамени Институт Востоковедения, издательство «Наука», главная редакция восточной литературы, Москва, 1982.

2. Лю Цунькуань, статья «Китайско-российские отношения и отделение Внешней Монголии от Китая», журнал «Лиши яньцзю», 2004, №4. (на кит.яз.)

3. Ли Цзягу, статья «Начальный этап китайско-советских отношений после Октябрьской революции», журнал «21-й век», 30 июня 2004, №27. (на кит.яз.)

4. Сюэ Сяньтянь, Цзинь Дунцзи, книга-трёхтомник «История китайско-советских отношений в период Китайской Республики (1917-1949), издательство «Чжунгун данши чубаньшэ», октябрь 2009. (на кит.яз.)

5. Ван Чжэнь, статья «Первичные исследования причин ухудшения китайско-советских отношений в период войны сопротивления», журнал «Лиши яньцзю», 1990, №4. (на кит.яз.)

6. Дун Чжикай, У Цзян, книга «Краеугольный камень индустрии нового Китая: исследования сооружения 156 объектов», издательство «Гуанчжоу цзинцзи чубаньшэ», 2004. (на кит.яз.)

7. Чжоу Хун, статья «Попытка толкования взглядов и оценок Чэнь Юня относительно помощи Советского Союза в деле индустриализации нового Китая», журнал Хэбэйского педагогического университета (серия «Философия и общественные науки»), том 41, январь 2018, №1. (на кит.яз.)

8. Шэнь Чжихуа, книга «Очерк по истории китайско-советских отношений (1917-1991)», Пекин, издательство «Синьхуа чубаньшэ», 2007. (на кит.яз.)

9. Ли Даньхуэй, статья «Восприятие Мао Цзэдуном Советского Союза и трансформация китайско-советских отношений (1954-1960)», сайт Центра китайских исследований Сянганского Университета китайского языка, 2006.(на кит.яз.)

10. Лю Сяньчжун, статья «Об истории 70 лет китайско-российских дипломатических отношений и вопросы двусторонних отношений, на которые следует обратить внимание в будущем», «Академический журнал исследований России», Хэйлунцзянский университет, 2019, №4.(на кит.яз.)

11. Ван Хайюнь, статья «70 лет дипломатических отношений между Китаем и Россией: взгляд в прошлое и в будущее», «Академический журнал исследований России», Хэйлунцзянский университет, 2019, №4. (на кит.яз.)

12. Сборник «Очерк по истории Китайской Народной республики (1949-1956)», том 1, НИИ Современного Китая, издательства «Жэньминь чубаньшэ» и «Дандай чубаньшэ», Пекин, 2012. (на кит.яз.)

13. Сборник «Очерк по истории Китайской Народной республики (1966-1976)», том 3, НИИ Современного Китая, издательства «Жэньминь чубаншэ» и «Дандай чубаньшэ», Пекин, 2012.(на кит.яз.)

14. Сборник «Очерк по истории Китайской Народной республики (1976-1984)», том 4, НИИ Современного Китая, издательства «Жэньминь чубаньшэ» и «Дандай чубаньшэ», Пекин, 2012.(на кит.яз.)

 

Автор: Александр Викторович Шитов (ведущий специалист по Китаю)

 

Ханьское национальное сознание